Юзеф Принцев - Гори, гори, моя звезда
- На гауптвахту! - стукнул кулаком по столу Аркадий. - На пять суток!.. - И покосился на Шлыкова. Тот курил и смотрел в потолок.
Через два дня Аркадий не выдержал и зашел в холодный чулан, где сидел под арестом Митя.
- Аркадий! - кинулся тот к нему. - За что же? Я ведь не нарочно, с пакетом торопился.
- Как обращаетесь к командиру, боец Похвалинский?! - жестко оборвал его Аркадий.
У Мити вытянулось лицо:
- Извините, товарищ командир полка, - прижал он руки к распоясанной гимнастерке. - И за коня тоже. Недоглядел.
- А надо глядеть! - все еще хмурясь, посоветовал Аркадий и, неожиданно для себя добавил: - Служба у нас такая.
- Так точно! - Стоял по стойке "смирно" Митя.
- Ну, это ты брось! - рассвирепел Аркадий. - Что это еще за "так точно"? У беляков служишь?! Садись.
Митя опустился на лавку. Аркадий присел рядом и сказал:
- Меня самого на "губу" сажать надо...
- За что? - несмело спросил Митя.
- Есть за что!.. - вздохнул Аркадий, помолчал и вдруг рассмеялся.
- Ты чего это? - удивился Митя.
- Историю одну вспомнил!.. - ответил Аркадий. - А ведь правда... Совсем я еще мальчишка! - И опять засмеялся.
КОМАНДИР ПОЛКА
Полк вошел в село на рассвете. Непоеные кони тянули шеи к колодезным журавлям и протяжно ржали. Им отвечали заливистым лаем деревенские псы. Захлопали ставни, и в каждом окне, словно грибы в лукошке, появились белые, рыжие, русые головы ребятишек. Они с восторженным удивлением смотрели на усталых всадников в краснозвездных шлемах, на пулеметные тачанки, на красное знамя в руках усатого матроса, перепоясанного пулеметными лентами, на раненых в тяжелой лазаретной фуре.
Потом головы исчезали, и через минуту толпа босоногих мальчишек месила придорожную грязь, сопровождая полк до небольшой площади перед церковью.
Уже развели по избам бойцов, забегали по улице бойкие ординарцы с котелками, остывших коней повели на водопой, а мальчишки все еще жались к церковной ограде, не спуская глаз с бывшего поповского дома, над крыльцом которого развевался красный флаг.
Быстро высохла, дыша паром, нагретая солнцем земля. Из печных труб потянулись в небо дымки, и над селом вкусно запахло свежевыпеченным хлебом.
В тишине прозрачного весеннего утра громко звучали распевные женские голоса: "Митька, иди есть!", "Санька, домой!", "Петька, батя вожжи приготовил!" Но ребята не двигались с места. Уж очень им хотелось увидеть самого главного красного командира!
Санька - цыганский паренек с быстрыми глазами, - поджав под себя покрытые цыпками ноги, с усмешкой покосился на присмиревшего Петьку:
- Вожжей испугался?
Петька шмыгнул носом и простуженно просипел:
- Батя вожжами не порется. Он ремнем.
- И ремнем никакого права не имеет! - заявил Санька. - Теперь свобода.
- Ему и свобода... - хмуро возразил Петька. - Захочет - и выпорет!
Санька промолчал, остальные согласно вздохнули и опять уставились на штабной дом.
Из распахнутых окон вырывались клубы махорочного дыма и слышался запинающийся стук пишущей машинки. Лошади у коновязи рыли копытами землю.
Возле крыльца стоял часовой с коротким кавалерийским карабином за плечами. Две гранаты-лимонки висели у пояса, и, когда часовой прохаживался у крыльца, лимонки звонко чокались друг с другом. Опасливо косясь на раскрытые окна, часовой грыз каленые семечки, лихо сплевывая шелуху за плетень.
- Часовой-то, - протянул Петька. - Семечки лузгает, как на вечерке!
- Ему разговаривать нельзя, а семечки грызть не запрещается... отозвался Санька. - Видал гранаты? Он, может, подсолнухи для вида щелкает. Мол, ничего не вижу и видеть не желаю. А беляки подкрадутся, - он - раз гранату им под ноги - и амба!
Ребята с уважением покивали Саньке, разгадавшему военную хитрость часового, и опять принялись следить за штабным домом.
В окне показался бородач в кубанке и что-то коротко приказал часовому. Часовой аккуратно ссыпал с ладони остатки семечек в карман и, отвязав высокого вороного жеребца под новеньким, желтой кожи седлом, подвел его к крыльцу. Жеребец нетерпеливо перебирал точеными сухими ногами и высоко вскидывал голову.
- Это их главного лошадь! - уверенно заявил Санька. - Сейчас сам выйдет!
В сенцах хлопнула дверь, и на крыльцо вышел бородатый. На нем была кожаная куртка и подшитые кожей синие галифе. Деревянная кобура кольта била по коленям. Шашка в наборных ножнах висела у пояса. Взяв повод из рук часового, человек обернулся к окну, что-то весело крикнул и, легко вскочив в седло, с места послал коня галопом.
- И-и-эх! - восхищенно гикнул Санька. - Вот бы на таком прокатиться!
- Скинет! - отозвался Петька, не отрывая глаз от дороги. - Вон он как пластает! В ниточку!
- Без седла проскачу! - азартно выкрикнул Санька. - Хочешь на спор?
Петька засопел и решительно вывернул карманы штанов. На землю посыпались самодельные рыболовные крючки, моток суровых ниток, гайка и главное богатство - костяные бабки.
- Вот! - выдохнул Петька. - На все! У меня еще бита есть свинцовая!
Санька чуть заметно побледнел. Глаза его сузились и забегали по выжидающим лицам ребят. Потом он швырнул на землю отцовскую фуражку и с силой хлопнул ладонью по вытянутой руке Петьки:
- Разнимай кто-нибудь!
Низенький крепыш Сергунька ударил ребром ладони по рукам Саньки и Петьки, буркнул: "С разъемщика не брать!" - и отошел.
Санька поднял с земли фуражку, выбил ее об колено.
- К штабу приходите! - приказал он ребятам и через плечо кинул Петьке: - Прощайся с битой, рыжий!
Когда Петька пришел, ребята были уже в сборе. Они сидели на плетне в ряд, как куры на шестке, и Санька, самый высокий из них, походил на петуха, охраняющего свое птичье хозяйство.
- Как бородатый вернется, я у него попрошу коня, - ни к кому не обращаясь, сказал Санька. - И поскачу...
Петька подсел к сидевшему с краю Сергуньке. Плетень покачнулся, и Санька, взмахнув руками, с трудом сохранил равновесие. От этого он еще больше стал похож на петуха, и Петька, неожиданно для себя, выпалил:
- На плетне усидеть не можешь, а на жеребце берешься!
Никто не рассмеялся. Ребята, притихнув, смотрели на Саньку. Сжав кулаки, подергивая щекой, он медленно шел на Петьку.
- Беги! - не выдержал Сергунька.
Но Петька не двигался с места.
- Ну, рыжий! - выдохнул Санька. - Ну!..
Он размахнулся, далеко отводя руку. Кто-то испуганно охнул. Петька зажмурился. Но удара не последовало...
Когда Петька открыл глаза, он увидел перед собой чью-то спину в защитного цвета гимнастерке. Между ним и Санькой стоял парень лет семнадцати. Сергунька потом клятвенно уверял всех, что парень выскочил из окна поповского дома и чертом перемахнул через плетень. Теперь он стоял перед Санькой и улыбался. Гимнастерка его была неподпоясана, ворот расстегнут. Парень был худощав, но широк в плечах. Светлые волосы падали на лоб. На щеках дрожали две ямочки. Одна побольше, другая меньше. Парень крепко держал Саньку за плечи, а Санька вырывался и кричал в лицо парню:
- Пусти! Пусти, говорю! Чего лезешь?..
- А ты зачем на него налетаешь? Выбрал бы кого побольше!
- Могу с тобой! - выворачивался из цепких рук парня Санька. Становись!
- До первой крови? - деловито спросил парень.
- Хоть до второй! - Санька наконец вырвался и, сжав кулаки, встал против парня в гимнастерке.
- Ну, герой! - расхохотался тот. - В рюхи играешь?
Санька кивнул. Драться с этим парнем, пожалуй, не с руки: больно здоров, а в рюхи Санька его обставит.
- Может, покидаем? - как-то застенчиво спросил парень и оглянулся на окна штабного дома.
"Боится..." - подумал Санька и не без ехидства заметил:
- Чего оглядываешься? Ускакал ваш главный?
- Это ты в самую точку! - улыбнулся парень. - С ним, брат, не шути!
- А почему у него кожа на штанах пришита? - вмешался Сергунька. Материи не хватило?
Ямочки на щеках парня задрожали. Он прижал к себе Сергуньку и, захлебываясь от смеха, объяснил:
- Он, понимаешь, кожу очень обожает! Чтоб скрипело все на нем! А штанов кожаных найти не может. Во сне они ему снятся! Вот он заплатки и нашил. Леи - у кавалеристов называются.
- Конь у него! - вздохнул Санька и покосился на Петьку.
- Ничего конь... - согласился парень. - Только с норовом. "Зверем" кличут!
Санька опять метнул глазом на Петьку и, помрачнев, сказал:
- Играть будем или разговоры разговаривать? Тащи рюхи кто-нибудь!..
Парень в гимнастерке поначалу мазал. Палки были слишком легки для него и летели поверху, не задевая фигур.
Санька молча торжествовал.
Но вскоре парень наловчился вышибать одну фигуру за другой. Петька влюбленными глазами смотрел на него и, устанавливая очередную фигуру, восторженно выкрикивал:
- "Бабушка в окошке"! "Письмо"!..
Раз! Нет ни бабушки, ни окошка! Два... Было письмо - и поминай, как звали!
После четвертой партии потный, насупленный Санька бросил палки на траву и, ни к кому не обращаясь, заявил:
