Валентин Свенцицкий - Избранное
– Я этого так не оставлю… Сегодня же пойду к митрополиту. Это из рук вон. Вот повадился к нам в церковь! То деньги все по полу развалил; то, изволите видеть, мертвых воскрешает!
– Беспорядок, больше ничего, – едва сдерживая свое волнение, произнес Бардыгин. От испугу у него не попадал зуб на зуб. – Распустили народ. Вешают мало, вот они и шляются. А ты б того… – обратился он к стоявшему неподалеку околоточному, – узнал бы, что это за субъект…
В ограде между тем народ плотной стеной окружил Христа и с благоговением слушал Его слова.
Христос говорил:
– «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними…
Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?
Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые…
Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь…
Не всякий, говорящий Мне: „Господи! Господи!“, войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного…»[29]
– Виноват, виноват; позвольте, господа! – это околоточный пробирался ко Христу. – Во-первых, я попрошу вас без разрешения градоначальника не произносить публичных речей, – строго, но вполне корректно проговорил он, добравшись наконец до Христа, – иначе вы будете оштрафованы за устройство незаконного собрания до трех тысяч рублей. А затем я бы попросил сообщить ваше имя, отчество и фамилию.
– Я – Иисус, из рода Давидова.
Околоточный вынул записную книжку и записал.
– Вы прописаны где-нибудь?
Христос молча отрицательно покачал головой.
– Но где-нибудь вы живете?
– Лисицы имеют норы, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову.
– Паспорт у вас есть?
Снова Христос молча покачал головой.
– Какого вы вероисповедания?
– Я – иудей…
– В таком случае вы здесь не имеете права жительства! – почти с радостью воскликнул околоточный. – Вы можете жить только в черте еврейской оседлости. И вообще… вы мне кажетесь крайне подозрительны… Я должен вас препроводить в участок!
Толпа угрожающе заволновалась. Околоточного быстро оттеснили за ограду.
– Он – Сын Божий! – кричала юродивая.
– Он воскресил Лазаря! – слышались голоса.
Из церкви вышел о. Воздвиженский и, взявши околоточного за рукав, отвел в сторону.
– Оставь, брат, – сказал он, – хуже – скандал будет. Пошумят и разойдутся. Приходи сегодня на пирог лучше. Потолкуем!..
Приятели пожали друг другу руки и разошлись…
VIII
Митрополит созвал экстренное собрание столичного духовенства.
К девяти часам вечера громадная приемная митрополита была переполнена.
Полукругом сидели викарные епископы, за ними архимандриты, а дальше протоиереи, священники, несколько диаконов. Сбоку поместились именитые церковные старосты.
О. Воздвиженский, о. Никодим и Бардыгин сидели за особым столом в качестве докладчиков.
Ровно в девять часов отворилась дверь из внутренних покоев и вышел митрополит.
Все встали при его появлении и в пояс поклонились владыке.
Анания был сухой, высокий старик с желтым нездоровым лицом, круглыми, серыми, пронизывающими глазами.
Быстро прошел он к своему председательскому месту.
Затем все повернулись к иконе, где было изображено распятие Христа, и хором запели: «Днесь благодать Святаго Духа нас собра, и вси, вземше крест свой, глаголем: Приидите, приимите вси Духа премудрости, Духа разума, Духа страха Божия, явльшагося Христа».
Снова в пояс поклонились владыке и чинно сели на свои места.
– Досточтимые отцы и возлюбленные братья, – начал митрополит, когда полная тишина воцарилась в зале. Он отчеканивал каждое слово; голос его был металлически-резкий. – Я пригласил вас сюда ввиду чрезвычайного события. В городе появился зловредный еретик по имени Иисус, смущающий умы народа! В наше лихолетье не новость появление и безбожных речей, и безбожных дел. Но в появившемся бунтовщике есть нечто особенное. И это-то именно и заставило меня обеспокоить вас. Конечно, как большинство крамольников, он жид. Как все наши современные анархисты, коммунисты, социалисты и прочие предтечи врага Христова, он полон разрушительных замыслов. Учит он солдат не повиноваться присяге, нарушать долг христианский, учит сопротивляться законному начальству и не исполнять смертной казни, произнесенной законным царским судом. И многое другое. Все это не ново. «Вкрались некоторые люди, – говорит апостол, – издревле предназначенные к сему осуждению, нечестивые, обращающие благодать Бога нашего в повод к распутству и отвергающиеся единого Владыки Бога и Господа нашего Иисуса Христа»[30]. Новое другое здесь. Народ волнуется не от слов его, но от дел. Силою князя бесовского человек этот творит соблазнительные для ума народного деяния, именуя их чудесами. Даже осмеливается вторгаться во святые храмы и воскрешать мертвых. Сейчас о. Иоанн, о. Никодим, глубокоуважаемый Никанор Никифорович Бардыгин расскажут нам о виденном. И нам сообща предстоит решить со всей серьезностью, что предпринять на защиту святынь православной церкви. Ибо здесь грозит беда и церкви, и государству. «Если оставим его так, то все уверуют в него»[31]; и придут англичане, японцы или жиды «и овладеют и местом нашим и народом»…
Владыка смолк. Слушали его с напряженным вниманием, и теперь сразу все пришло в движение.
Слышались голоса:
– Вешают мало!..
– Это просто переодетый экспроприатор…
– Он, говорят, бежал из тюрьмы…
– Колдун какой-то!..
– Сослать на Валаам, и баста!
Мало-помалу стали стихать.
– Досточтимые отцы и возлюбленные братья, – снова сказал митрополит, – выслушаем очевидцев. О. Иоанн, слово принадлежит вам.
О. Воздвиженский поднялся со своего места, видимо крайне смущенный. Никогда ему не приходилось говорить пред такой большой и, главное, именитой аудиторией.
И в церкви своей, где, кроме Бардыгина, не было ни одного сколько-нибудь значительного человека, и то, когда он говорил проповеди, дрожали его руки. А тут сам высокопреосвященный, епископы, почти все духовенство…
Несколько мгновений о. Воздвиженский не мог выговорить слова. Наконец мысленно произнес: «Э, была не была, помилуй, Господи!» и начал:
– Ваши высокопреосвященства, досточтимые отцы и возлюбленные братья! Человек, о котором вы изволите спрашивать, о котором я должен, так сказать, дать показания очевидца и служителя храма, был у нас два раза. Первый раз – как раз у заутрени на Пасхе. Произвел, конечно, беспорядок. Не к месту, и даже совсем где не подобает, возгласил «Воистину воскрес!» Но тут ничего особенного не произошло. Сторож его моментально вывел. На этом дело и кончилось. Второй раз пришел на похороны… Ну, и тут…
действительно… сие произошло… я ничего объяснить здесь не могу. Человек я простой, ваше высокопреосвященство; а только что действительно говорит другу моему, это покойнику то есть: Лазарь, говорит, встань! Ну, и тут действительно…
О. Воздвиженский замялся, не зная, как выразиться. Сказать «Лазарь воскрес» ему представлялось неудобным.
– Ну, – нетерпеливо торопил его владыка…
– Лазарь… послушался… встал.
Ропот изумления и негодования прошел по зале. Епископы крестились. Архимандриты покачивали головами. Священники вздыхали…
– Воистину последние времена, – шептал старичок протоиерей.
– Ну, и что же последовало затем? – спросил он.
– А затем я, ваше высокопреосвященство, велел ему удалиться. Он покорно, без всяких сопротивлений ушел.
– Больше вы ничего не можете сказать, о. Иоанн?
– Более того ничего-с…
– Слово вам принадлежит, Никанор Никифорович.
– Я, ваше высокопреосвященство, к сказанному о. Иоанном могу прибавить весьма немного. Как вышел этот самый субъект из церкви, я послал околоточного Судейкина навести справку, кто он и вообще насчет благонадежности. Результаты, как и следовало полагать, оказались самые очевидные. Веры назвался жидовской, нигде не прописан, и ко всему – живет без всякого паспорта… Вот все, что я могу прибавить, ваше высокопреосвященство…
Он сел.
Все с видимым удовольствием слушали речь миллионера Бардыгина. Теперь хоть что-нибудь разъяснилось.
– Ну, понятно, беглый, – слышались удовлетворенные голоса, – ни паспорта, ни вида…
– Ну что за подлый народ эти жиды! Ведь отвели им место: живи! Нас не трогай, и мы тебя не будем трогать. Так нет, так и лезут, пархатые…
– Ну, теперь все ясно, – говорил толстый архимандрит старичку епископу.
– Теперь слово за вами, о. Никодим, – сказал митрополит.
О. Никодим встал. Вид у него был испуганный, съеженный. Ни на кого не поднимая глаза, тихим, прерывающимся голосом и даже забыв сказать обычное обращение, он сказал следующее:
