Анатолий Гладилин - Бригантина поднимает паруса (История одного неудачника)
- А чего нам? Мы грузчики!
И они бодро вышли со склада.
Только поселок был очень далеко. Так далеко он еще никогда не был.
Только дорога была очень неровная. Наверно, вечером специально наделали колдобин.
Только ноги вдруг отказались идти.
Ребята шли обнявшись. Ребята поддерживали друг друга. Вот и поселок. Еще два квартала. Обычно они их пробегали за минуту. За полминуты. А тут кто-то сел. И все сели. Прямо на пыль, на траву, что росла перед поселком. И молчали.
Дома надвинули крыши на окна. Дома не раскрывали глаз. Дома, ничего не подозревая, спали.
Небо было заставлено штабелями созвездий.
Вовка лег на спину. В голове вертелись слова какой-то песни. (Сколько песен развелось! При любом настроении дюжину откопаешь!)
Город спал, гасли огни,
Помнишь, прощались с тобой, одни,
Помнишь прощанье и обещанья?
Где теперь они?
Где ты сейчас, Люська? Эх, Люська, если бы ты знала, как хорошо, как хорошо лежать на траве, раскинув руки! Как хорошо жить на свете!
...........................
Да, Вовка, ты сейчас счастливый. Очень. Запомни, Вовка, чем ты завоевал это счастье. Ты прав, - это высшее счастье, что может быть у человека. Помни это всю жизнь, Вовка.
Ведь найдутся люди (ты, наверно, еще с ними встретишься), которые пренебрежительно, сквозь зубы, будут цедить: "Слыхали мы эти сказки! Перевоспитание трудом. Радость труда! Чепуха все! Труд - удел лошадей!"
Не слушай их. Помни эту ночь. А если будут слишком надоедать, слишком приставать - плюнь им в морду, Вовка!
ГЛАВА XVI
СОБРАНИЕ
Красный уголок лесозавода имел стильную мебель. Шедевром здесь были скамейки, сделанные из толстых, необструганных досок, прибитых к чурбакам. На этих-то скамейках сегодня, после смены, примостились пятьдесят комсомольцев.
Шалин открывал собрание.
Последнее время перед большими собраниями или заседаниями Шалин испытывал чувство какой-то настороженности, словно ему предстояла долгая борьба.
Он помнил, как он сам начинал. На одной конференции он встал и сказал: "Да бросьте вы болтать попусту..." Да, шум был. Потом его выбрали. Он начинал с ломки, он много дров наломал. Наверно, поэтому он сейчас уже секретарь райкома.
Но, выступая, Шалин всегда как бы видел себя в зале. Вот он, молодой парнишка, сидит с товарищами и очень внимательно следит за речью оратора. А оратор - Владимир Павлович Шалин, комсорг стройки. И вот сумеет ли комсорг завладеть вниманием парнишки, увлечь его, сказать ему что-то нужное, полезное, а не просто наговорить общих слов? Повернется ли этот парнишка к товарищам, скажет: "Толковый дядька", - или встанет и звонко крикнет на весь зал: "Да бросьте вы болтать попусту!"?
Шалин открыл собрание. И хоть он это делал в тысячу первый раз, чувствовал себя неловко.
Что думают эти молчаливо сидящие парни и девушки, в куртках, испачканных опилками, древесным сором, маслом станков? Будет ли собрание им полезно, или, расходясь по домам, они равнодушно бросят: "Три часа кошке под хвост".
Дело осложнялось тем, что комсомольский секретарь лесозавода ушел весной в армию. А его заместителя Шалин знал плохо и почему-то мало доверял ему.
Первым выступил директор лесозавода. Директор отметил, что, конечно, на заводе много недостатков, дисциплина хромает и что, мол, надо нам всем и рабочим, и комсомолу, и дирекции - вместе устранять недостатки. Но так как директор вначале наговорил много приевшихся фраз, Шалин заметил, что эти слова пролетели впустую. Их не услышали. Зато, когда директор рассказал, как на лесозаводе встретили москвичей, Шалин невольно улыбнулся. Ну, это директор явно переборщил. Прямо-таки идеальные условия создал.
* * *
У Зины сегодня пропал чудный предлог не пойти на собрание. Обычно приходилось что-то выдумывать, а сейчас действительно болел зуб. Такая возможность - и впустую. Сегодня Зина пойдет на собрание, обязательно.
И вообще, кто сказал, что она плохо жила? Ей нравились и работа (отделалась и гуляй!), и вечеринки с парнями, и песни, что она пела с подружками по вечерам, сидя на лавочке у общежития. И разве плохо посплетничать с девчонками? Или вместе поехать в город и купить кофточку или юбку? Жила и ни на кого не жаловалась.
А потом пришел Лосев. Чем он поразил ее, этот парень? Почему она не может теперь жить, как раньше? Этот разговор в лесу, долгий, до утра, и задушевный.
...А потом воскресенье. Волны, плещущие в лицо, и далекие, страшно далекие берега...
Ее вытащили два человека. Один из них остался там. А другой не может Зине простить этого. Да, она знает, что Вовка о ней думает: мол, из-за нее, дуры, гулящей, пустой девчонки, погиб Лосев.
Но Лосев понял, что она не такая. И Вовка когда-нибудь поймет ее. Она еще докажет...
А пока он сидит в первых рядах, переговаривается с ребятами, на нее ноль внимания. И это человек, лучший друг Лосева, человек, как и Юрка, спасший ей жизнь.
Занятая своими мыслями, она пропустила выступление Шалина, но уловила последние фразы директора.
"Ого, - подумала она, - какие мы хорошие".
Заныл зуб, и Зина уже не слушала, что говорят. Но вот ее внимание привлекли слова девушки-москвички.
- У вас странные порядки. Вернее, нет порядка. Опоздал, допустим, кто-нибудь из старых рабочих. У нас бы его сразу в партбюро, к начцеха. А здесь? Мастер встречает его со вздохом облегчения: "Ох, а я думал, ты совсем не придешь..."
Верно, отметила про себя Зина, только попадет ей потом от мастера.
Ребята вокруг Вовки зашептались. Вовка повернулся к Агаю, и она увидела, что Вовка улыбается.
И ей стало больно. Почему не она на месте Агая? Почему Вовка не к ней обращается с дружеской улыбкой? Именно с дружеской, а не с той улыбочкой, которую она привыкла видеть у ребят, когда те разговаривают с ней на вечеринках...
И Зина не отрывала взгляда от ребят, стараясь понять, о чем там они перешептываются.
Комсомольцы все выступали и, очевидно, говорили что-то очень интересное и правильное, потому что собрание часто смеялось и одобрительно хлопало. И Вовка улыбался и перешептывался с ребятами.
Вот поднялся Агай. Интересно, о чем он будет говорить.
...Так. Зарплата... Приехали, не почувствовали комсомольской организации. Надо вывешивать, сколько каждый рабочий заработал за день. Легко подсчитать. Повысится заинтересованность...
Правильно. Что? Поднимается Андрианов? Так... О чем это он? Зачем это он?.. Ну все, я пропала.
Андрианов рассказывал о порядках в бригаде маляров, о том, что девушки собирают деньги бригадиру, - словом, все то, что он слыхал от нее и Вальки Лаврушиной.
Андрианов сел. Собрание бушевало. Зина не смела поднять глаза и чувствовала на себе десятки взглядов. Вдруг шум смолк. Зина услышала размеренный, хорошо ей знакомый голос бригадира... Вот оно, начинается...
- Уважаемые товарищи! Спокойнее. Здесь маленькая ошибочка. Я понимаю, конечно, ретивость москвичей. Они думают, понимаете, что приехали на голое место, а без них здесь и советской власти нет. Ну, в молодости все бывает. Но к делу, товарищи. Десять рублей с человека? Зачем мне врать, верно, собирали. Но для чего? Чтоб всем, так сказать, отпраздновать получку. Всем вместе, понимаете? Для укрепления коллектива, так сказать. И я думаю, что Андрианов не разобрался. Лезет в воду, не зная броду. И девочки подтвердят мои слова, если только они не хотят заниматься клеветой. Хотя я не понимаю, зачем им заниматься клеветой. Ведь клевета - дело, так сказать, рискованное. А товарищу Андрианову стоит о себе рассказать. Как он устраивает драки в городке...
Удивленные голоса:
- Где драки? Какие драки? Может, девушки нам все объяснят?
"...Болит зуб. Такая была возможность пропустить собрание. А теперь? Влипла. Зачем мне ссориться с бригадиром?"
И вдруг Зина услышала как будто над ухом: "Вот такими, как вы, пользуются всякие подлецы". Перед глазами всплыло злое лицо Лосева.
Зина встает, протискивается между рядами. Нет, надо говорить.
Ропот стихает. Все молча ждут. И Вовка тоже, наверно, на нее смотрит. А как он будет смотреть на нее потом?
Зина подымает глаза и встречается с чистым взглядом бригадира. Она не отводит глаз.
- Правильно. Ты однажды угощал нас. Не всех, а Валю Лаврушину. Четверть стакана ей дал. Не помнишь? А мы помним!
...Можно подумать, что на скамейках сидят не люди, а медведи. Так все взревели...
Она не слышит, что говорит. Она лишь лихорадочно вспоминает: надо сказать о кладовщиках, вечно материалу не хватает, о неправильных нарядах, о выгодной и невыгодной работе... Она вспоминает, а говорит за нее как будто кто-то другой.
Она уже сидит на своем месте. Она только что выступила. Против кого? Против бригадира? Что теперь будет...
Кто это говорит? Ритка? Не может быть!
- Вот правильно, нет у нас никакого соревнования. Подписываем, правда, какие-то обязательства. Но какие? Вот, например: "Увеличить оборачиваемость оборотных средств". Убейте меня, если я понимаю, что это такое...
