Вся синева неба - Мелисса да Коста
— Нам придется посмотреть его медицинскую карту.
Она кивает и робко спрашивает:
— Потом вы его отпустите?
Брови врача властно хмурятся.
— Это зависит…
— Зависит от чего?
Она пытается не быть невежливой и не давить, но это трудно. В ней поднимается паника.
— Для начала мы подержим его под наблюдением несколько дней по поводу брадикардии.
Он барабанит тонкими пальцами по ореховому столу.
— Нам придется запросить его медицинскую карту. Его генетическая болезнь может быть причиной нарушений сердечного ритма и других будущих проблем. Мы не можем пока его отпустить.
Ее сердце сжимается. Происходит все, чего она боялась. Эмиль в больнице, подключенный к аппаратам, едва ли через час после их приезда в великолепный маленький цирк. Паника давит, закупоривает ей горло. Она начинает хриплым голосом:
— Он определенно просил меня не отдавать его в больницу. Я… Мы женаты. Я его законная опекунша… Я готова подписать любую расписку, чтобы вы его отпустили.
Врач жестом прерывает ее.
— Уже поздно, мадам. Вы устали от событий сегодняшнего вечера. Вам надо пойти отдохнуть. Мы поговорим об этом спокойно завтра, хорошо?
Он улыбается ей, стараясь, чтобы улыбка вышла доброжелательной, но в ней сквозит властность. Жоанна кивает. Сегодня у нее нет сил сопротивляться. Врач поднимается из кожаного кресла. Он делает шаг к выходу и поворачивается к ней:
— Вас проводить? Вы бы вызвали такси…
Но она не двигается. Она должна сказать… Она не может уйти, не удостоверившись…
— Доктор…
— Да?
— Я его законная опекунша… Если что-нибудь… Если… Надо будет принять решение или… свяжитесь со мной… Хорошо?
Он по-доброму улыбается ей.
— Мы не будем принимать никаких решений сегодня ночью. Будьте спокойны. Ваш муж стабилен. За ночь он отдохнет и восстановится. Мы поговорим обо всем этом завтра утром на свежую голову. Договорились?
Она повинуется и медленно встает. Врач открывает дверь и подает ей руку.
— Увидимся завтра. Доброй ночи.
Он смотрит, как она уходит в тишине белого больничного коридора своей странной походкой, одновременно тяжелой и легкой. Тяжелой, потому что она как будто несет тяжелую ношу. Легкой, потому что она как будто парит над землей.
Изадора бежит навстречу Жоанне, когда такси высаживает ее перед уснувшей фермой. Свет в пастушьих хижинах погашен. Все ушли спать. Изадора — нет. Она, должно быть, с тревогой ждала их возвращения.
— Как он, Жоанна?
Жоанна стоит перед ней с усталым и озабоченным лицом.
— Они его оставили?
Она кивает.
— На несколько дней.
Изадора увлекает ее к хижине, обняв за плечи.
— Идем, я приготовила тебе настой. Он поможет уснуть.
Дверь хижины открывается, и Жоанна видит Марико, он не спит, сидит за деревянным столом над книгой. Голая лампочка освещает слабым светом скудный интерьер.
— Как он? — спрашивает Марико, подвигая ей стул.
Он приглашает ее сесть. Она медленно садится, а Изадора тем временем приносит старенький чайник с плиты. Пытаясь собраться с силами, Жоанна начинает:
— У него проблемы с сердцем…
Глаза обоих округляются.
— Его сердце бьется слишком медленно. Оно не может поставлять кровь и кислород, особенно при физическом усилии.
Изадора ставит перед ними черный чугунный чайник и три крошечные чашки. Потом садится рядом с Жоанной и ласково спрашивает:
— Это связано с другой его болезнью… С Альцгеймером?
Жоанна кивает.
— Да, связано. Это из-за…
Она уже не помнит, что он ей объяснял. Речь шла о мозговом стволе и разрушении. Больше она ничего не знает.
— Часть его мозга разрушается.
Тягостное молчание повисает в маленькой хижине. Проходит минута, прежде чем Изадора решается наполнить чашечки. Плеск воды как будто пробудил Жоанну. Она выпрямляется и ерзает на стуле.
— Мы с ним заключили договор. Когда он был еще в себе. Он взял с меня обещание ни за что не возвращать его домой. Он хотел умереть вдали от взглядов, вдали от своих близких. Поэтому он и уехал.
Она прерывается, переводя дыхание.
— Поэтому мы поженились… чтобы я стала его законной опекуншей и могла решать, как он закончит жизнь. Он не хотел умирать в больнице. Он хотел умереть на природе… в горах…
Она поднимает к ним суровое лицо, лицо, полное решимости и не знающее страха. Она готовится продолжать, хочет сказать, что не нарушит своего обещания, но Марико с серьезным видом перебивает ее:
— Я смотрел, как моя мать медленно умирала в учреждении, в одном из тех мест, которые называют центрами паллиативной помощи. Никому этого не пожелаю. Если бы не мой старший брат, трус и слабак, который давил на всю семью, я увез бы ее сюда, в горы, чтобы подарить ей смерть, достойную так называться. Я до сих пор не могу себе простить.
Он тяжело сглатывает.
— Я поддерживаю твой поступок и это обещание, которое ты ему дала. Считай, что у тебя есть наше согласие на все, что произойдет здесь, на ферме… Торжественное согласие.
Изадора кивает. Жоанна с безмерным облегчением откидывается на спинку стула. Она смотрит на свои руки, лежащие на коленях. Только теперь она понимает, что их сотрясает дрожь. Маленькие, холодные и дрожащие.
28
Жоанна сидит тихо в белом «Рено Трафике» Марико. Она стиснула зубы и смотрит вдаль, на дорогу. Ночью она никак не могла уснуть. Пок ушел охотиться, что не помогло ей успокоиться. Только под утро она провалилась в беспокойный и не приносящий отдохновения сон.
Машина Марико с подозрительным металлическим лязгом останавливается у главного входа в больницу. Марико поворачивается к ней. С его лица никогда не сходит теплая улыбка. Даже в таких обстоятельствах.
— Я заканчиваю утренний объезд в полдень, — говорит он со своим густым испанским акцентом. —
