Василий Гроссман - За правое дело (Книга 1)
Обрыв, ведущий к городу, был крутой и каменистый, множество тропинок вело вверх, где белели высокие городские дома с выбитыми стёклами.
Было довольно тихо, лишь изредка рвались мины да с воем и свистом, заставляя всех низко пригибаться, проносился над Волгой желто-серый «мессер», хрипя пулеметными очередями и нахально постукивая скорострельной пушчонкой.
Но чувство тревоги возникало не от привычных для многих выстрелов, по-настоящему жутко становилось в минуты тишины. Все люди в дивизии, от генерала до солдат, понимали, что они сейчас стоят на главной дороге немецкого наступления. Так тревожно и тихо бывает на рельсах — кажется, можешь и прилечь, и присесть, но знаешь, пройдёт время, и с грохотом налетит огромный я стремительный состав.
Вскоре подошел комендант штаба и лихо отрапортовал, что оборудован новый командный пункт.
Родимцев всё с тем же нахмуренным, злобным выражением сказал: ему:
— Почему в кубанке: На свадьбу в деревню приехали? Надеть пилотку:
Улыбка исчезла с широкого, молодого лица коменданта.
— Слушаюсь, товарищ генерал-майор, — сказал: он Родимцев молча пошёл на новый командный пункт, сопровождаемый штабом.
Он поглядел на красноармейцев, несущих к окопам и блиндажам брёвна, доски, куски железа, и, покосившись на тяжело дышащего комиссара дивизии, насмешливо сказал:
— Видал? Как бобры, прямо на воде долговременную оборону строят.
Жерло трубы темнело в десяти метрах от берега.
— Ну вот и дома, кажется, — сказал: комиссар. Видимо, очень страшен был сталинградский берег в этот сияющий весёлый день, если, уходя от ясного неба, от солнца и прекрасной Волги в чёрную трубу, выложенную заплесневшим камнем, в затхлую духоту, люди с облегчением вздыхали и выражение напряжённой суровости в их лицах сменялось успокоением.
Бойцы комендантской роты вносили в трубу столы и табуреты, лампы, ящики с документами, связисты налаживали провода телефонных аппаратов.
— Мировой у вас КП, товарищ генерал, — сказал: немолодой связной, который ещё на Демиевке, в Киеве, передавал в батальоны приказы Родимцева. — Тут и для вас вроде особое помещение — вот на ящиках, и сено есть, отдохнуть, полежать.
Родимцев хмуро кивнул ему и ничего не ответил. Он прошёлся по трубе, постучал пальцем по камню, прислушался к журчанию воды под ногами и, повернувшись к начальнику штаба, спросил:
— Зачем телефоны тянем? Голосом будем команду передавать, все рядом на пляже, в купальнях сидим.
Бельский видел, что командир дивизии недоволен, но так как спрашивать у начальника о причинах и поводах недовольства не полагалось, Бельский с почтительной грустью помолчал.
Комиссар дивизии, наблюдая хмурое и злое лицо Родимцева, и сам начал хмуриться.
Никто, пожалуй, в дивизии не знал столько о людской силе и людских слабостях, как комиссар Вавилов. Он знал, что десятки глаз пытливо смотрят на Родимцева. Он знал, что через штабных, связных, телефонистов, посыльных, адъютантов и вестовых в штабах полков и батальонов скоро будут передавать о генерале: «Всё ходит, не присел ни разу», «На всех сердится, даже Бельского обложил — нервничает, сильно нервничает!»
И думая об этом, комиссар дивизии сердился на Родимцева; надо было помнить, что в необычных, тяжёлых условиях Сталинграда, в штабах полков и батальонов начнут переглядываться, шёпотом говорить: «Ну ясно, дело худо, нет, уж отсюда не выберемся». А ведь Родимцев знал о том, что именно так будут говорить. Не раз комиссар восхищался его умением усмехнуться под тревожными взглядами и, слушая донесение — «Немецкие танки ползут к командному пункту», спокойно проговорить «Выкатить гаубицы для стрельбы прямой наводкой, а пока давай обед кончать!»
Когда наладили связь, Родимцев позвонил командарму и доложил о переправе дивизии.
Командарм сказал: ему: — Имейте в виду, передышки после марша не будет, надо наступать.
— Есть, товарищ командующий, — ответил Родимцев и подумал: «Какая уж тут передышка».
Родимцев вышел на воздух. Он присел на камень, закурил, поглядел на далёкий левый берег, задумался.
На душе у него было тяжело и спокойно — знакомое ему чувство, приходившее в самые трудные часы войны.
В солдатской пилотке, с накинутым на плечи зелёным ватником, сидел он поодаль от общей суеты человеческого муравейника.
Он казался значительно моложе своих тридцати шести лет, и посторонний, поглядев на худощавого, светловолосого военного с юношескими чертами лица, не подумал бы, что этот кареглазый, миловидный человек, рассеянно и грустно глядящий вокруг себя, и есть командир дивизии, первой высадившейся в осаждённом и наполовину занятом немцами Сталинграде.
За те часы, что Родимцев был оторван от дивизии, жизнь тысяч людей, подобно воде, ищущей удобного и естественного русла, уже пошла своим чередом.
Люди, где бы они ни находились — на узловой станции, в ожидании пересадки, на льдине, плывущей по Северному океану, и даже на войне, — всегда стараются поудобней улечься, усесться, потеплей укрыться.
Это естественное стремление всякого человека. Часто на войне. Это естественное стремление не противоречит целям боя. Солдаты выкапывают ямы и рвы, чтобы укрыть свои тела от стальных осколков, и стреляют по противнику. Но иногда инстинкт сохранения жизни побеждает все остальные помыслы в бою.
Сидя на камне. Родимцев равнодушно, мельком просматривал донесения полков об успешном строительстве обороны на берегу.
Он видел, что все эти меры внешне были как будто совершенно разумны с точки зрения самосохранения дивизии, самосохранения полков и батальонов. Но вот оказалось, даже умница Бельский не мыслит, что в этот час речь идёт не об обороне дивизия, расположившейся у самой волжской воды.
— Бельский! — позвал Родимцев. — Погляди-ка, меня тут не было, и вы затеяли на берегу оборону строить. Давай всё же подумаем, — и он помолчал, приглашая Бельского подумать. — Что мы имеем? Один полк от нас оторван, связь с ним ерундовая. Сидим мы тут в пяти метрах от воды, начнём обороняться, что будет? А? Нас всех, как кутят, немцы в Волге утопят. Обмолотят миномётами и утопят. Вы знаете, какие у них силы:
— Что ж делать, товарищ генерал? Какое вы принимаете решение: — с тихим спокойствием спросил Бельский.
— Что делать: — задумчиво спросил Родимцев, на мгновение поддаваясь спокойствию Бельского, и тут же громко и раздельно проговорил: — Наступать! Штурмовать! Врываться в город! Вот что надо делать. У нас одно преимущество внезапность, а у них преимуществ сто, да ещё сто
— Правильно, — сказал: комиссар дивизии, и ему показалось, что именно об этом он думал всё время, — правильно, не ямки копать нас сюда прислали.
Родимцев посмотрел на часы.
— Через два часа я доложу командарму, что готов наступать... Вызовите ко мне командиров полков. Я нацелю их на новую задачу с рассветом наступать! Разведданные у вас слабенькие очень. Немедленно поставьте задачу дивизионной разведке. Свяжитесь с разведотделом армии, выжмите все данные о противнике, уточните его передний край, расположение огневых средств. Проверьте связь с огневыми в Заволжье. Готовьте своих людей наступать, а не обороняться. План города вручить всем командирам и комиссарам. Они через несколько часов будут воевать на этих улицах. Действуйте.
Говорил он негромко, но властно, точно легонько толкая Бельского в грудь.
Вавилов крикнул своему ординарцу:
— Немедленно вызвать ко мне комиссаров полков! Командир и комиссар переглянулись и одновременно улыбнулись друг другу.
— В эту пору мы обычно после обеда в степь гулять ходили, — сказал: Родимцев.
Поток человеческих действий зарябил, заволновался. Родимцев положил первый камень плотины, чтобы по-новому заставить работать духовную и физическую силу людей. Этот человек, еще несколько минут назад сидевший на камче, отчужденный от общей суеты и работы, со всё нарастающей быстротой перехватывал людей. Вскоре давление его воли чувствовали не только в штабе, не только командиры полков и батальонов — оно сказал:ось во взводах, его ощутили красноармейцы. Рытьё окопов и блиндажей на берегу уже не казалось самым спешным и важным делом.
Все чаще в полках и батальонах говорили: «генерал отменил», «генерал не велел», «генерал приказал», «первый одобрил», «первый торопит», «первый сейчас проверять будет».
А среди красноармейцев уже шёл свой разговор — по десяткам признаков стало ясно, что произошло нечто новое, совершенно иное, не то, что было час назад.
— Шабаш, откладывай лопату, старшина дополнительно патроны выдаёт.
— А бутылки с горючкой вам выдавали? Ещё по две гранаты дают. А пушки на откос выкатывают...
— Родимцев приехал, наступать на город будет.
— Нашего майора, связные говорят, позвал: «Ты что думаешь, я тебя в Сталинград привёл ямки копать?»
