Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина
Отец так и видел, как его собеседник на другом конце провода прижимает руку к лацкану пиджака и клянется, что все так и произошло, словом, "похоже на стресс". Было от чего запаниковать.
Отец не понимал молодых. Хочешь деньги делать — делай, но облеки свою деятельность в приличные слова! Правду, они, видишь ли говорят. А кому нужна такая правда? Это уже не правда, а откровенный цинизм. Их снисходительная вежливость была оскорбительна. Ладно бы, если бы глумились над бывшими партийными зубрами. Если точно сказать, то зубров, если те в силе, они как раз уважали. Осмеянию подвергались святая святых — "шестидесятники". В лучшем случае всех этих диссидентов в политике и культуре молодые девятидесятники просто не замечали — старье! Мог ли он когда‑нибудь предположить, что будет обижаться за Тарковского, Галича, кто там еще?… Он сам с ними всю жизнь боролся. Но одно дело бороться и уважать, и совсем другое — снисходить, через губу…
А что вы сами можете? Позволили хитрым старикам разорить страну, сами в этом тоже преуспели, обворовали всех, кого только смогли, унизили, а теперь — "через губу"? И все только "бабки, бабки" на уме. Отец ненавидел все, что выходило из‑под руки молодых — безумные клипы, нелепые подтанцовки, страшненькие, убогие, бумажные фильмы. А это откровенная ориентация на запад! Что без конца Америке в рот‑то смотреть? Или у нас собственные мозги совсем усохли?
И вот теперь сынок… Можно понять, что тебе невмоготу стало в этой конторе. Не каждому в радость нефть из пустого в порожнее переливать, посредники, блин! Но ты предварительно позвони домой, посоветуйся. Каково это слышать от чужих людей! Не умеешь быть счастливым, так стань хотя бы богатым. При родительских‑то связях — дерзни!
Он три дня ждал звонка от сына. Потом не выдержал — позвонил сам. И тогда в дом страшненькой "глокой куздрой" вползло словосочетание "высокая мода". Мать тут же стала собирать чемоданы.
В молодости про Ольгу Константиновну говорили, что она похожа на японку, хотя никакой раскосости в ее спокойных, карих глазах не наблюдалось, но красивая была женщина. Теперь она огрубела, когда‑то миниатюрная фигурка ее стала коренастой, крепенькой, былая экзотичность в повадках сменилась трезвым отношением к жизни. Она не стала жадной, ни в коем случае, и если все делала своими руками — и помидорную рассаду на подоконниках растила, и обои переклеивала, без конца кроила и подшивала новые шторы, окон в новом доме было, как в казарме, и меняла плитку в ванных — то вовсе не из экономии, хотя, конечно, она тут присутствовала, а из‑за укоренившейся привычки к работе. Все эти дела, которые муж называл придуманными, были для нее поручнями, вцепившись в которые она брела по жизни. А как иначе жить? Деньги есть, дом огромный, но чем занять день? Желание сына идти в чужой мир фотомоделей и подиума казалось ей верхом расточительности. У них с отцом там блата нет. Ну кто так делает, Антон?
Сын молчал. В конце концов, Ольга Константиновна вынуждена была перейти от риторических вопросов к прямому нападению. Естественно, она цитировала мужа (его авторитет был непререкаем), то есть нападала не на столько Антона, сколько на все его поколение. Иногда только прорывался личный, от сердца идущий всхлип: я из‑за тебя поседела, ты еще наплачешься на моей могиле, пощади хоть отцовскую печень!
— Вы думаете, что вы "не такие". Что вам — все можно. Подожди, дорогой. Ничего нового вы не придумаете. Так же будете детей рожать и пеленки сушить. Разве что легче будет с тайдом и памперсами. Но разве в этих игрушках дело? Подождите, еще ваши детки подрастут, покажут вам, где раки зимуют.
"Что она говорит? — думал Антон. — Что это за фраза — " вы не такие?". В словах ее нет смысла, одни ученические прописи. Про себя он твердо знал, что он именно "такой", плоть от плоти, ген от гена, обычный сынок, все получивший по блату.
— Ну, положим, на квартиру я сам заработал.
— Да без отца!.. — Ольга Константиновна даже задохнулась. — Кто бы тебе ее по такой цене продал?
— Договаривай! Отец считает, что я неудачник?
— С чего ты взял? — смутилась мать.
— Да это слепому видно. Теперь он переживает, что я за бесценок колбасную фабрику не смог купить у государства… или металлургический завод. Ну не Абрамович я! Ну нет у меня такого таланта, чтоб взять и сразу полвселенной украсть. И вообще не хочу я в этом участвовать! Я лучше в затишке пересижу.
— То есть, ты отказываешься делать карьеру?
Это было обиходное и очень привычное словосочетание в семействе Румеговых. Грубо мир делился на тех, которые не хотели и не могли сделать карьеры и на тех, которые и могли и хотели.
— Там видно будет.
— Растащат Россию по соломинке… — сказала мать грустно.
— Буду на жестком спать, — иронично буркнул Антон, патриотическая тема в устах матери была совершенной новостью и показалась ему смешной.
Подтекстом последнего замечания Ольги Константиновны была недавно услышанная по телеку лекция модного социолога, который не столько рассказывал, сколько пугал. Оказывается (и это закон!), в государстве, которое проходит модернизацию, через пятнадцать лет приходит к власти поколение, которым сейчас восемнадцать. И что мы видим? У Зиновия Яковлевича, например, сын анархист. Поступил в университет на философский и сразу помешался на Кропоткине. Теперь орет на всех углах, что анархизм трактовали неправильно, что батько Махно был выразителем народной идеи, и при этом не только не был антисемитом, но всеми силами стремился помочь обездоленному еврейскому народу. А у Кирилла Ивановича, промышленника, настоящий человек — гордость города, сын по Павлу Корчагину панихиду служит, потому что тот был христиански чист, целеустремлен и начисто лишен эгоизма
