Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин

– Может, и верно, её послать? – задумался Отлас, взвешивая всё за и против.

– Придётся, – улыбнулась Марьяна. – Не отпустишь – сама уйду. Я не казак. В твоём подчинении не состою.

– Ты у меня пять казаков стоишь, – похвалил её Отлас и велел седлать самого лучшего оленя.

В ту же ночь Марьяна выехала.

– И нам пора, браты, – сказал Отлас, – двинем подале от этих мест.

И как ни охали казаки, жалуясь на раны, на тяжесть предстоящего пути, как ни вздыхали, им всё же пришлось подчиниться.

И – вовремя.

Утром снова нагрянувшие коряки застали лишь пять могильных холмиков.

Следы казачьих нарт замело снегом.

Радость нетороплива. Зато худые вести летят птицей. И первым о попавших в беду казаках рассказал вернувшийся из Анадыря Любим Дежнёв. Ходил с обозом, торговал с юкагирами и чукчами. Может, как раз с теми, кто нападал на Отласа, предав его на полпути.

Донёс об этом Фетинье.

Хотели скрыть от Стешки, от тех баб, чьи мужья испытывали нечеловеческие муки, израненные, голодные, с необоримым упорством всё же продвигались в глубь Камчатки. Но тут уж многие вызнали, скрывать уже смысла не было, и Любим послал Фетинью, тоже недавно вернувшуюся из Мангазеи, к Стешке.

Став богатой купчихой, Фетинья одевалась нарядно. Здесь же надела что попроще: сохранились ещё прежние сарафаны и душегреи. Не из жадности – как память о былом хранила, может, об ушедшей молодости...

Весной уже припахивало, но небо хмурилось. И пасмурно было на душе у Фетиньи. Как бы с радостной вестью шла – весть-то чёрная, а как бы ни был плох и жесток человек, но и он время от времени проникается чужой печалью.

«Вот выбрала себе долю Стеша! Ворог не позавидует! Гоняется за своим бегуном, а тот как ветер: сегодня тут, а завтра уж на другом краю земли свищет...» – невесело размышляла Фетинья, шагая к своей родственнице.

И всё же где-то на самом донышке души шевелилась давняя зависть. Всё наладилось теперь у Фетиньи: амбары и кладовые ломятся от товаров. Сам воевода первым ей кланяется. Мужики глаза пялят. А вот того, что у Стешки, нет и никогда уж не будет... ежели выберется Володей от камчадалов живым. Любим сказывал, не выпускают его оттуда, со всех сторон обложили. А может, и в живых его нет. Не бережёт себя лихая головушка!

И лишь подходя к отласовскому дому, спохватилась: всё про Володея думала, а о сыне своём, о Ваське, лишь теперь вспомнила. Там же бродит, в дядю отчаянный. Любит помахать сабелькой.

Решила: «Отзову его через воеводу в Якутск. Пущай будет при мне вроде Любима».

Любим поначалу в дом Потапа наладился, но затужил, смутился: «Товарищи мои воюют; земли новые открывают, а я Фетиньино добро охраняю».

И не пошёл, а послал Милку.

Три женщины – Нэна, Милка, Нюрка – ревели в голос. Четвёртая – Стешка – молчала, до черноты закусив губы.

– Ты хоть пореви, мамка! – по-взрослому упрашивал мать Иванко.

Молчала.

Сердце обливалось кровью. Онемели руки. Отнялись ноги.

– Ну будет, будет! Чо раскричалась? – одёрнула уж слишком голосившую Фетинью. Попросив её посидеть с Иванком, сказала: К воеводе пойду. Пущай вертает моего Володея.

«Надо же, – подивилась Фетинья. – Опередила меня. Я токо собиралась насчёт Васьки просить, а эта уж полетела».

По пути Стешка зашла к Любиму, подробно выспросила его о том, что слышал.

Он слышал немного:

– Ранен, сказали. И провизия вся вышла. Пять ли, шесть ли точно не знаю – казаков убито. Многие ранены. Кругом коряки, народ непокорной, дикой. Ходу им не дают.

– От кого вести те взял?

– Юкагир один сказывал. Бывал в тех местах. Да, может, врёт, – не очень веря себе, на всякий случай успокоил Любим.

И Стешка не поверила. Била челом самому воеводе: «Мужик-то весь изранен и лежит ныне от тех иноземческих ран в коряцком остроге. Пить-есть нечего, а котора рухлядишка соболина была, вся взята...».

– Чем же я ему помогу? – развёл руками воевода. – И где искать твоего гулевана?

– Казаков посылай, – наступала Стешка. – Он, Володей-то мой, верой-правдой всегда служил...

- То знаю. Воин добрый, хоть и строптивый. Послать же пока некого. Чукчи балуют. И народу у меня мало. Да за ним и так три раза ходили: раз – Постников, да два – Осип Миронов. Нет, – решительно отказал воевода. – Послать никого не могу. И впусте всё это.

– Тогда самому государю писать стану! – пригрозила Стешка и, придя домой, написала Петру, чтоб он отпустил её мужа, Володимера со сборной казной в Якутск.

Да только письмо царя не нашло. Затерялось где-то в Сибирском приказе у людей иноземца Виниуса, которому доверено было ведать всею Сибирью.