Николай Карамзин - Письма русского путешественника
157
Тем лучше! (фр.) – Ред.
158
Может быть, не все читатели знают те стихи, в которых английский поэт Томсон прославил нашего незабвенного императора Вот они:
What cannot active government perform.New moulding Man? Wide stretching from these shores,People savage from remontest time,A huge neglected empire one vast Mind.By Heaven inspir'd, from Gothic darkness cali'd.Immortal Peter! first of monarchs' HeHis stubborn country tam'd, her rocks, her fens,Her floods her seas, her ill-submitting sons,And while the fierce Barbarian he subdu'd,To more exalted soul he rais'd the Man.Ye shades of ancient heroes, ye who toil'dThro'long successive ages to build upA labouring plan of state! behold at onceThe wonder done! behold the matchless prince.Who left his native throne, where reign'd till thenA mighty shadow of unreal power;Who greatly spurn'd the slothful pomp of courts;And roaming every land, in every portHis sceptre laid aside, with glorious handUnwearied plying the mechanic tool,Gather'd the seeds of trade, of useful artsOf civil wisdom and of martial skille,Charg'd with the stores Europe home he goes!Then cities rise amid th'illumin'd waste;O'er Joyless deserts smiles the rural ring;Far-distant flood to flood is social join'd;Th'astonish'd Euxine hears the Baltick roar,Proud navies ride on seas that never foam'dWith daring keel before; and armies stretchEach way their dazzling files, repressing hereThe frantic Alexander of the north,And awing there stern Othman's shrinking sons.Sloth files the land, and Ignorance, and Vice,Of old dishonour proud; it glows around,Taught by the Royal Hand that rous'd the whole,One scene of arts, of arms, of rising trade:For what his wisdom plann'd, and power enforc'd,More potent still his great example shew'd.
To есть: «Чего не может произвести деятельное правительство, преобразуя человека? Одна великая душа, вдохновенная небом, извлекла из готического мрака обширную империю, народ издревле дикий и грубый. Бессмертный Петр! Первый из монархов, укротивший суровую Россию с ее грозными скалами, блатами, шумными реками, озерами и непокорными жителями! Смирив жестокого варвара, возвысил он нравственность человека. О вы, тени древних героев, устроявших веками порядок гражданских обществ! Воззрите на сие вдруг совершившееся чудо! Воззрите на беспримерного государя, оставившего наследственный престол, на коем дотоле царствовала могущественная тень неутвержденной власти, – презревшего пышность и негу, проходящего все земли, отлагающего свой скипетр в каждом корабельном пристанище, неутомимо работающего с искусными механиками и собирающего семена торговли, полезных художеств, общественной мудрости и воинской науки! Обремененный сокровищами Европы, он возвращается в свое отечество, и вдруг среди степей возносятся грады, в печальных пустынях улыбаются красоты сельские, отдаленные реки соединяют свое течение, изумленный Евксин слышит шум Балтийских волн, гордые флоты преплывают моря, которые дотоле не пенились еще под дерзостными рулями, и многочисленные воинства в блестящих рядах на врагов устремляются, поражают неистового северного Александра и ужасают свирепых сынов Оттомана. Удаляются леность, невежество и пороки, коими прежнее варварство гордилось. Везде является картина искусств, военных действий, цветущей торговли: мудрость его вымышляет, власть повелевает, пример показывает – и государство благополучно!»
159
Женский монашеский орден.
160
В Немецкой земле носят кортики на ремне через плечо.
161
Кто хочет, рассмеется.
162
В двенадцати верстах от Авиньйона.
163
В Ниме много римских древностей.
164
Город Вьень.
165
Так говорит предание. Сию башню и сию пропасть показывают близ Вьеня.
166
Индейская книга.
167
По «Тревуским памятным запискам» (фр.). – Ред.
168
Королевский Дом инвалидов (фр.). – Ред.
169
Берегись! Берегись! (фр.) – Ред.
170
«Британской гостиницы» (фр.). – Ред.
171
В саду Пале-Рояля (фр.). – Ред.
172
«Я провел зиму в моей любезной Лютеции, – говорит он, – она построена на острову и окружена стенами, которые омываются водами реки, приятными для глаз и вкуса. Зима бывает там обыкновенно не очень холодна, но в мое время морозы были так жестоки, что река покрылась льдом. Жители нагревают свои жилища посредством печей, но я не позволил развести огня в моей горнице, а велел только принести к себе несколько горящих угольев. Пар, который от них распространился по всей комнате, едва было не задушил меня, и я упал без чувства».
173
«Очерки Парижа» (фр.). – Ред.
174
Потому что нигде не продают столько ароматических духов, как в Париже.
175
Мостовая делается в Париже скатом с обеих сторон улицы, отчего в средине бывает всегда страшная грязь.
176
За порядочную наемную карету надобно заплатить в день рубли четыре. Можно ездить в фиакрах, то есть извозчичьих каретах, которые стоят на каждом перекрестке; правда, что они очень нехороши как снаружи, так и внутри; кучер сидит на козлах в худом камзоле или в ветхой епанче и беспрестанно погоняет двух – не лошадей, а лошадиных скелетов, которые то дернут, то станут – побегут, и опять ни с места. В сем экипаже можно за 24 су проехать город из конца в конец.
177
Между великолепными домами, к ним примыкающими, заметил я дом известного Бомарше. Сей человек умел не только странною комедиею вскружить голову парижской публике, но и разбогатеть удивительным образом; умел не только изображать живописным пером слабые стороны человеческого сердца, но и пользоваться ими для наполнения кошелька своего; он вместе и остроумный автор, и тонкий светский человек, и хитрый придворный, и расчетистый купец. Теперь имеет Бомарше все средства и способы наслаждаться жизнию. Дом его смотрят любопытные как диковинку богатства и вкуса: один барельеф над воротами стоит тридцать или сорок тысяч ливров.
178
Или «Царство счастия», сочинения Моруса.
179
Ну, ну, друзья! Больше остроумия, больше остроумия! Прекрасно! Вот это настоящая парижская веселость! (фр.) – Ред.
180
Чтобы смешаться с народом (фр.). – Ред.
181
Фремен! Ты заставил судьбу трепетать, и имя твое живет, хоть ты и умер (фр.). – Ред.
182
Кто прожил на земле восемьдесят лет жизнью Франциска Серафического, тот на небесах живет как ангел (фр.). – Ред.
183
Так называемый Новый мост, близ которого я жил.
184
Я лишился Эвридики: с горем что сравнить моим! (фр.) – Ред.
185
Пылаю страстью! Клянусь честью! (фр.) – Ред.
186
На французский манер (фр.). – Ред.
187
<Стихов>, которые запоминаются (фр.). – Ред.
188
Я прошу знатоков французского театра найти мне в Корнеле или в Расине что-нибудь подобное – например, сим Шекспировым стихам, в устах старца Леара, изгнанного собственными детьми его, которым отдал он свое царство, свою корону, свое величие, – скитающегося в бурную ночь по лесам и пустыням:
Blow, winds… rage, blow!You sulph'rous and thought executing fires,Vount couriers oak-cleauing thunder-bolts,Singe my white head! And thou allshaking thunder,Strike flat the thick rotundity o'th'world;Crack nature's mould, all germins spill at once,That make ungrateful man!!!I tax not you, you elements, with unkindness!I never gave you kingdom, cali'd you children;…Then let fallYour horrible pleasure!.. Here I stand, your slave,A poor, infirm, weak and despis'd old man!
(«Шумите, ветры, свирепствуй, буря! Серные быстрые огни, предтечи разрушительных ударов! Лейте пламя на белую главу мою!.. Громы, громы! Сокрушите здание мира; сокрушите образ натуры и человека, неблагодарного человека!.. Не жалуюсь на вашу свирепость, разъяренные стихии! Я не отдавал вам царства, не именовал вас милыми детьми своими! Итак, свирепствуйте по воле! Разите – се я, раб ваш, бедный, слабый, изнуренный старец, отверженный от человечества!»)
Они раздирают душу; они гремят, подобно тому грому, который в них описывается, и потрясают сердце читателя. Но что же дает им сию ужасную силу? Чрезвычайное положение царственного изгнанника, живая картина бедственной судьбы его. И кто после того спросит еще: «Какой характер, какую душу имел Леар?»
189
Эдип появился в этих местах (фр.). – Ред.
190
В следующих стихах:
Un Dieu plus fort que moi m'entrainait vers le crime;Sous mes pas fugitifs il creusait un abime,Et' j'etais, malgre moi, dans mon aveuglement,D'un pouvoir inconnu l'esclave et l'instrument,Voila tous mes forfaits; je n'en connais point d'autres,Impitoyables Dieux, mes crimes sont les votres,Et vous m'en punissez?.. Ou suis je? quelle nuitCouvre d'un voile affreux la clarte qui nous luit?Ces murs sont tients de sang; je vois les EumenidesSecouer leurs flambeaux, vengeurs des patricides.Le tonnerre en eclats semble fondre sur moi:L'enfer s'ouvre…
(Некий бог, более могущественный, чем я, увлек меня к преступлению; под моими скорыми стопами он разверз бездну, иявсвоем ослеплении поневоле стал рабом и орудием неведомой силы. Вот все мои проступки, никаких других я не знаю. Неумолимые боги, мои вины – ваши, и вы меня за них наказываете? Где я? Какая ночь своим страшным покрывалом скрывает от меня свет, который нам сияет? Эти стены запятнаны кровью; я вижу Эвменид, потрясающих своими факелами, мстителями отцеубийц. Вспышки молний словно обрушиваются на меня, бездна разверзается (фр.). – Ред.)
