Обед, согревающий душу - Ким Чжи Юн
— Может, вам стыдно? Если вы стыдитесь моей машины, тогда я возьму дру…
Уже уходящая Чони вдруг резко остановилась и обернулась.
— Если уж кого и стыдиться, так это меня, — словно разозлившись на что-то, прервала его Чони. — Вам-то чего переживать? Вы правда ничего не понимаете? Уезжайте.
От ее уходящей фигуры словно подуло ледяным ветром. Чони удалялась, тяжело дыша, будто боролась с подступившей яростью, а Ынсок продолжал смотреть ей вслед.
— Ох, неужели я и правда полный профан в отношениях?
Чони поднялась по ступенькам станции «Хондэ», вечно заполненной снующими туда-сюда людьми. С трудом она протиснулась наверх и повернула направо от метро. Сегодня она опять увидела ту пожилую пару. Они разбили неподалеку от станции палатку и продавали цветы. Едва Чони заметила маленькие бутоны нежно-розовых кустовых роз, что распустились на тонких веточках, как тут же подумала о Кымнам: «Бабушке бы понравилось…»
Не потратив на себя еще ни воны, Чони не задумываясь открыла кошелек. Стоило ей представить, как она ставит букетик рядом с кассой, а Кымнам целый день с улыбкой любуется им, и руки сами потянулись за деньгами.
Вскоре Чони, держа в руках букет маленьких розочек в прозрачной упаковочной бумаге, поднялась на второй этаж здания, где она училась делать маникюр. Перед началом урока Чони хорошенько размяла запястья и пальцы. Весь день она только и делала, что ухаживала за ребенком да занималась домашними делами, и ее уставшие руки теперь дрожали. Девушка сжала и разжала правую ладонь. Затем капнула на прозрачный искусственный ноготь белый, словно снег, лак и слегка размазала его кисточкой. После того как подобным образом она нанесла белый лак еще несколько раз, Чони открыла баночку лака с блестками. Она капнула немного на серебряную фольгу и обмакнула туда маленький спонж. Затем приложила спонж к искусственной ногтевой пластине, крепко прижала, и на поверхности ногтя появилась снежная равнина, посеребренная инеем, похожим на цветы.
— Получилось. Теперь можно будет сделать и бабуле, — с довольной улыбкой изрекла Чони.
Когда после урока она спускалась по лестнице, в душе шевельнулась слабая надежда, что внизу она наткнется на грузовик Ынсока. Но она прекрасно понимала, что надеяться на что-то в ее обстоятельствах — слишком большая роскошь. Поэтому Чони расправила плечи и в гордом одиночестве зашагала домой.
— Зачем ты будешь снова напрягаться? Ведь только вернулась домой после трудной учебы, — разворчалась Кымнам, однако, несмотря на это, Чони хватило десяти минут, чтобы все-таки усадить ее на диван.
Достаточно было сказать: «Сейчас это в моде!» — и Кымнам послушно соглашалась на эксперименты.
— Да кто будет разглядывать мои ногти на ногах? А впрочем… я же смотрю на них? А значит, все должно быть красиво. Вот гляну на педикюр — и сразу настроение поднимется!
— Вот-вот. Сейчас я насыплю красивого снега вам на ногти. А сверху россыпь серебристых снежинок!
У Чони горели глаза, и Кымнам довольно улыбнулась. А еще решила, что это удобный случай выпытать у девушки сокровенное.
— Только взгляну на цветы, что ты мне подарила, и уже чувствую себя счастливой. Если уж кто-то делает для тебя добро, нужно уметь принимать. Чтобы тот, кто подумал о тебе, не упал духом. Кстати! Говорят, на следующей неделе выпадет первый снег. Что планируешь делать в этот день?[49]
— Выпадет снег? Тогда мне бы хотелось с вами, бабуля, и с нашей Одри приготовить и съесть горячий удон[50].
— А кто сказал, что я этого хочу?! — расстроенно воскликнула Кымнам, которая надеялась услышать новости об Ынсоке.
— Ну чего вы? Давайте сварим удон с кимчхи. С тем, которое в прошлый раз заготовили.
— Она еще предлагает мне удон. И что это опять за «бабуля»? Говорила же, не люблю это слово!
— Извините. Хочу сказать «госпожа Чон», а изо рта все время вылетает «бабушка».
— Интересно, чем занимается наш мистер Доставщик… — будто бы невзначай произнесла Кымнам и посмотрела вдаль. — А выпадет снег, не за горами и Рождество…[51] Скорей бы он нашел себе невесту. Ынсок — хороший человек. К тому же такой приятной внешности, настоящий хэндсом гай![52] А голос у него — ну просто вандефул![53]
Чони молча продолжала наносить белый лак, но остановилась перед ногтем на мизинце, который, судя по виду, ранее несколько раз отслаивался.
— Этот ноготь почти совсем отпал?
— А, этот? Я тогда работала на производстве. Что за завод-то был?.. Вспомнила! Производил глиняные горшки. Один из них упал мне на ногу. До сих пор помню, как было больно. К тому же в тот раз меня наказали за то, что разбила горшок, и лишили месячной зарплаты. Я тогда даже родным денег не смогла отправить… Или нет? Может, это у меня еще с завода по изготовлению термометров? В общем, ноготь повредила давно, еще в молодости.
— Завод по изготовлению термометров?
При виде плотной, шершавой кожи на ногах Кымнам и ее засохшего, почти неживого ногтя Чони вдруг стало не по себе. Сердце закололо от жалости к этой женщине.
— А, нет же! Кажется, это случилось со мной лет в двенадцать. Когда я впервые приехала в Сеул и стала прислуживать кухаркой в Сонбукдоне[54]. В доме, где я работала, жила девочка моего возраста. Такая красавица, и личико белое! Не чета мне, загорелой девчонке из провинции Чхунчхондо[55]. Когда она, стоя перед мольбертом, водила мягкой кистью по холсту, то была так хороша собой, словно сама превращалась в произведение искусства. Тогда, глядя на нее, я твердо решила — стану художником!
— Вы мечтали рисовать картины?
— Да. Такое впечатление она на меня произвела. Она была для меня той самой Скарлетт О’Хара, моей Одри Хепберн. Поэтому однажды, всего один раз, я взяла потрогать ее кисточку. Тогда и случилось то ужасное происшествие.
— Происшествие? Какое?
— Надо ж было такому случиться, что именно в тот день у девочки пропали краски! А это были дорогие краски; хозяйка дома купила их во Франции, когда летала в командировку. И тут я стою с этой кистью. Конечно, меня сразу же заклеймили воровкой. Я умоляла их сжалиться, но меня тут же выгнали на улицу, прямо босиком. Наверное, тогда этот ноготь и отпал впервые. Когда я ударилась о камень. Да уж… До самого утра я просила их впустить меня обратно, но бесполезно. Тогда я впервые осознала, насколько длинной бывает ночь. На дворе как раз стояла зима. Я продрожала на улице до рассвета, а на следующий день дверь открылась — и мне бросили мою сумку. А ведь я ничего не крала. Возможно,
