Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
Где-то далеко в последний раз тявкнул Титоренко. Публика притворилась глухой.
Я всматривался в воду, стараясь различить следы Клея. Пустые надежды. Концентрация была гомеопатическая.
Жомов-Пещерников кивнул директору.
Тот замешкался. Тут я сообразил, что к юбилею станции не могли не подготовить выдающегося достижения. Конечно, они запланировали пуск какой-нибудь линии или что у них там, и директор предполагал, что ее полагается сначала благословить, а уж потом подключать. Но Жомов-Пещерников добродушно мотнул головой, и директор куда-то побежал. Через полминуты гробовая тишина сменилась ровным гулом.
Наш батюшка шагнул вперед, запел, окунул кропило в чашу и принялся освящать направо и налево, все и всех подряд. Потом подступил к краю бассейна, помянул Троицу, и благотворные капли устремились к зловещей водной глади. Мне их полет представился в замедленной съемке. Гестапо, зоопарк, Папаша, Файерволл и Коза расцвели перед умственным взором, словно показывали, что вот он итог, вот ради чего я ломал себе голову на грани жизни и смерти, вот что по недомыслию натворил покойный сэр Невилл Бобе. И я не обманулся в ожиданиях.
По воде пробежала рябь.
Затем она начала собираться в пузырь, а тот - отшнуровываться, и вот он уже повис и закачался на тонком стебле. Внезапно пузырь прозрел. Он провалился в двух местах и зазиял розовыми дырами, в которых подрагивали ультрамариновые зрачки. Век и бровей не было. Потом обозначился рот - вернее, мясистая половая щель со всеми анатомическими подробностями и гладко выбритая. Оттуда вывалился фигурный язык, как будто пузырь изнемог от томления в потенции бытия и облегченно выдыхал. Следом выросли рога, имевшие вид пупырчатых фаллосов. Пузырь наморщил лоб, поднатужился и родил пару длинных и пухлых рук, которые тут же приветственно раскинулись.
Зрители отшатнулись.
Пузырь не сказал ни слова, но странным образом сумел сообщить окружающим свой лютый голод по совокуплению со всеми на свете беззащитными существами. Все, чего ему хотелось, было написано на нем крупными буквами. Он стал раздуваться, медленно багровея. В очах заклубилась злоба, и вместо ультрамарина затлели угли. Я машинально схватился за карман, но оружия не было. Жомов-Пещерников отечески улыбался пузырю. Тут я понял, что в цеху стало жарко.
И этот жар нарастал. Пузырь тоже испытал некоторое неудобство и нахмурился. Как он сумел без бровей - не пойму. Я присмотрелся к воде и увидел тысячи мелких пузырьков, поднимавшихся на поверхность. Десятки тысяч, миллионы. Жомов-Пещерников блаженно щурился. Пузырь тревожно заозирался, не будучи в силах сообразить, что происходит. От воды пошел пар. И я догадался, в чем дело: наши сотрудники наладили подогрев - может быть, подвели какие-то гигантские кипятильники, или эта функция была изначально заложена в оборудование, не знаю, но факт оставался фактом: вода закипала.
До Водолея, наконец, дошло, и он в панике заметался. Но деться ему было некуда. Пузырики слились, набрали силу, вода начала бурлить. Водолея расперло; он вытаращил глаза. Рога, они же фаллосы, напряглись и разродились столбами молочного света. Из непристойного рта потекло.
- Поддайте еще! - крикнул кому-то Жомов-Пещерников.
Я живо представил полуголого кочегара этажом ниже. Наверно, он там и был. Так или иначе, температура резко подскочила. Мне пришлось попятиться от края - и вовремя. В следующую секунду раздался взрыв, и порождение брата Теобальда, обогащенное аспидным семенем Гидеона, оглушительно лопнуло и обратилось в розоватый, стремительно расходившийся пар.
Жомов-Пещерников перекрестил резервуар, повернулся и пошел прочь. Его сменил Боев, который примчался, застегиваясь на бегу, и возглавил развод перепуганных сотрудников станции по рабочим местам. Наши сновали между ними, подсовывая планшеты с расписками о неразглашении. Мне было нечего там делать, и я догнал батюшку.
Мы зашагали в ногу по пустынному коридору среди толстых войлочных труб. Где-то мерно дышал гигантский насос.
- Все явлено и предсказано, - заговорил Жомов-Пещерников, не дожидаясь моих расспросов. - Эти невежды забыли, что Водолей - воздушный знак, а вовсе не водный. Они изначально ошиблись с несущей субстанцией. Крестили дьяволом, но по старинке - водой, а на дворе уже время духа.
Я пришел в благоговейное восхищение от его прозорливости.
- Духовность, - приговаривал батюшка на ходу. - Вот она в самом что ни на есть практическом применении.
Тут мне пришла в голову непрошеная мысль.
- Послушайте, - сказал я и остановился. - Но он же растекся в воздухе. Значит...
Жомов-Пещерников тоже притормозил и повернулся.
- Да, господин полковник, - согласился он. - Никто не обещал, что будет легко. Это еще не конец времен. Не отрицаю, он перешел в воздух и будет смущать отечественные умы. Нам предстоит смертельная битва с невидимым противником. Но разве не в этом наше предназначение? Тут мы играем, что называется, на своем поле. Невидимое, неуловимое зло, смущающее слабых! Слава Богу, нашему опыту в этом деле позавидует любой враг.
май-июнь 2014
Отказ
Пропавший без вести -
Я назову тобой дорогу.
Ю. Шевчук
Усекновение
Мы расстались с Хондой по смехотворному поводу.
Мы прожили вместе довольно долго, и повод не есть причина. Брак - обещание терпеть человека, когда он надоест. Опрометчивые, беспечные, мы сами заковали себя в кандалы, хотя и пушечное ядро, прицепленное к ноге, показалось бы нам в те светлые времена перышком, что выбилось из потрясенной подушки.
А повод и в самом деле случился забавный. Сущий пустяк, но я совершенно потерял голову и даже испугался.
Хонда увлекается фотографией, снимает все подряд, снимала и меня. Еще она писала популярную женскую прозу - корм для рыбок, остроумные частности, парящие в пустоте. Где тяжелый взгляд из-под шуточки? Где смех сквозь слезы? Это были не бездны, а ямки, прикрытые лапником. Мне больше нравится, когда женщина считает себя дурой. Это свидетельствует об уме.
В одно прекрасное утро я застал ее за увлекательным занятием: она правила мое изображение, она делала ему фотошоп. Медовый массаж. Я привычно подкрался к ней, уже давно не вкладывая в сей ритуал никакого смысла; приобнял за плечи, склонился, потерся щекой о щеку. Почувствовал, как под ладонями недовольно дернулся шершавый халат: Хонда не любила внезапных вторжений в ее личное, как она выражалась, пространство. Она всегда ежилась,
