Про папу - Максим Викторович Цхай
И вот тут меня прорвало. Я сказал, что думал, что у меня отец конструктор, а не мелочная баба. Что только склочник может накидываться на ни в чем не повинную женщину в аптеке из-за того, что фталазол невкусный. Что мелкая картошка хороша для варки, и именно поэтому я ее купил, и не лезь не в свое дело. И чем считать целлофановые пакетики, лучше вспомни, куда вы с мамой профукали все наше с сестрой наследство, доставшееся от дедушек с бабушками, которые были настоящие корейцы, как положено, а не разная интеллигентствующая фигня. И я не Лев Толстой, а Максим, и мне этого вполне достаточно. А почему я не граф, так это ты у себя спроси.
Папа похлопал глазами и ушел что-то там чертить. Помогает бывшим коллегам уже на дому. Сидит счастливый.
Бедный отец. Ему реально для счастья и душевного покоя нужны периодические разборки и чувство, что он виноват. Причем разборки нужны громкие и свирепые. А у меня от этого голова болит. Станешь тут Толстым в такой обстановке.
* * *
Милая кошка метить мои вещи перестала, но я рано радовался. Останки полупереваренных мышей регулярно оказываются на моих тапочках и в сумке. И это ни фига не смешно, как сказал бы Тарантино.
Этой ночью я был разбужен протяжным воем Котаси, звавшей меня позавтракать только что освежеванной мышкой. Я зажег свет, и Котася, замолчав, выплюнула мне под ноги немного сырой мышатины. Стараясь не смотреть на расчлененку, погладил ее по голове и ушел спать. У меня сильное подозрение, что старческое слабоумие наступает от отсутствия ласки и разговоров по душам. Кроме шуток — известно, что наименьшее количество стариков в маразме наблюдается в Испании, и это, как предполагают ученые, потому, что в Испании чем старше человек, тем более он становится уважаем и любим. Их называют «донна» и «дон», и даже незнакомые люди им служат и относятся с любовью. Донна Котася. Но по жопе тоже надо иногда, это бодрит и способствует хорошему кровообращению.
* * *
В отличие от меня, с моим приобретенным немецким педантизмом в отношении порядка, папа — это какая-то катастрофа. Я теперь розыскная собака, натасканная на все.
Очки мы ищем по всему дому, сегодня было особенно трудно, папа, напитавшись сегодняшним скандалом, как заведенный медвежонок, успел побывать везде. Вообще, папа стесняется меня гонять каждый раз, поэтому всего лишь ходит по дому с библейским выражением глаз и вопрошает у неба: «Где же мои очки?» Или, если потерял телефон, философски вздыхает: «Позвонил бы мне кто-нибудь…»
Я обыскал весь дом. Не посмотрел только в будке собаки Белки. Очков нигде нет.
«Не знаю, папа, — говорю, — где твои очки и когда ты научишься класть их на место…»
Произнося эту фразу, я сажусь на свое любимое кресло у ноутбука, и — «крак!» — мне показалось, что я сел на скелет котенка.
Папа умудрился положить очки прямо на мое кресло и аккуратно прикрыл их накидочкой, наверное, чтобы стекла от теплоты моего зада не запотели.
С обреченным лицом я встал и со вздохом посмотрел на дело ягодиц своих. Надо сказать, что папа при его бережливости и склонности к актерству мог бы играть Плюшкина. Если бы не мои вопли, чтобы он переоделся, то он играл бы даже без грима.
Поэтому мне сразу представилось, что сейчас будет: сперва живописное описание моей задницы, потом сетование на качество оправы, деньги дерут, а пластмассы жалеют, потом был бы задан риторический вопрос: на фига вообще я приехал? Моюсь тут по полчаса, тюбики недозакручиваю, без надобности в город езжу, так того мне мало — взял еще моду людям очки своей дикой жопой давить.
Однако папины очки, явственно крякнув, чудом выжили.
Я, как тонкий психолог и толстый тролль, обернул папино оружие против него самого — прочел злобную лекцию о том, во сколько может обойтись ремонт оправы. А если б еще лопнуло стекло… Тут я задумался, делая вид, что считаю нули.
И торжествующе закончил: «И умножь на два!» «Почему на два?» — испуганно спросил папа, но уже сам догадался, что задница предмет грубый и накрывает сразу оба стекла.
Оправившись от пережитого ужаса, он вроде успокоился, но все без толку. Сейчас он потерял их снова, из чего я делаю вывод, что крайняя бережливость — все-таки приобретенное его качество, а вот раздолбайство такое — врожденное. Я всегда это подозревал, знаю этого человека больше сорока лет, и хоть в этом он не меняется.
Но и этого мне было мало.
На днях наконец уговорил отца ходить с палочкой. Еще в молодости папа, занимаясь бегом на длинные дистанции, сточил себе коленный сустав. До определенного возраста его это не сильно беспокоило, но однажды, будучи уже в преклонных летах, по рассказам мамы, он на какой-то вечеринке так отплясывал с понравившейся ему дамой, что наутро не смог разогнуть колено. Надо ли говорить, что эта притча о наказании за нарушение нравственности уже вызубрена его детьми наизусть. Теперь папа, в силу возраста ходящий все тяжелее и тяжелее, вдобавок прихрамывает, однако на палочку смотрит все равно с презрением. Он все еще видит себя красивым, сильным мужчиной, который просто постарел. Собственно, так и есть, но при чем тут трость?
Долго рассказывал ему, что мужчина с тростью выглядит импозантно. «Вот возьми, просто возьми… ох, ты же Штирлиц!» — «Ай, не ври хоть, Штирлиц ходил без палочки». — «Он же настоящий разведчик, обязательно бы ходил, потому что в Германии все уважающие себя мужчины без палочки просто не выходят из дому…»
Не знаю, поверил ли мне папа, но вроде тросточка пошла в дело. Мне стало спокойней, с тростью отец ходит более-менее уверенно. Пока, конечно.
Ну и что теперь? Правильно. Теперь я как собака ищу еще и палочку по всему дому. Мало мне было его очков. И шляпы. И сумки. И телефона. И ключей…
4 декабря 2016 г.
Папа выносит мозг. У меня его и так не слишком богато, а сейчас вообще нет, один психоз. Есть задачи без решения — почему я покупаю курицу не там, где он говорит, если она там дешевле на целых два рубля? Где логика? Я делаю назло?
Аргументы в виде того, что до того магазина надо тащиться вместо пяти
