Горький вкус свободы - Мисси Карантино
Саша кивает.
Глава 3
В настоящем я спускаюсь во двор и сажусь на качели. Снова набираю парня: телефон выключен. Мимо меня идет пара с пачкой арахиса в руках. Орехово – вот, где надо искать Сашу. Там похоронены Мишка, мама, старуха… Могилы всех троих он регулярно посещает. Смотрю, как туда добраться. Поезд, затем автобус… Прямое сообщение? Нет, не слышали. Взбешенная, я звоню в РЖД – непонятно, зачем. Спрашиваю, почему в Орехово нет ж/д станции. Оператора спрашиваю. Ничего не решающего и от всего зависящего человека. Логика? Эмпатия? Нет, не слышали. Спрашиваю, почему из Пудрово в Орехово не ходят «Сапсаны». Прямо так и спрашиваю, хотя ответ мне, конечно, известен заранее. Как всегда жителям столиц повезло – 700 с лишним километров кто-то проезжает менее чем за четыре часа, а кому-то предлагают купить билеты на поезд из ночных кошмаров, который ходит раз в сутки, а оттуда – пилить на автобусе, который отправляется тоже… раз в день.
Меня несет, и я спрашиваю Интернет об авиарейсах в Орехово. Нет, я трезвая, просто злая. Бездушная машина предлагает лететь до Москвы, оттуда до Мырдинска (ближайший к Орехово крупный город), а оттуда на автобусе до Орехово. Будет быстрее, чем на поезде, но всего на час. Не спрашивайте, зачем мне лететь в Москву, чтобы потом снова приземлиться в Сибири. Просто. Не спрашивайте. Я потрачу на это всего тысяч шестьдесят-семьдесят, но доберусь.
Резко вскочив с качелей, я возвращаюсь домой за паспортом. На ходу покупаю ж/д билет до Топилино: на авиарейсы в европейскую часть России, которая мне сейчас нахрен сдалась, и обратно я не готова заплатить столько же, сколько на поездку в США. Какие США? В Австралию!
Поезд трогается. Разместившись на полке, я удивленно смотрю на людей, мельтешащих как покупатели вокруг стойки с товаром с 70%-ной скидкой: к туалету и обратно. До того дня плацкартный вагон поезда я видела изнутри мельком и всего однажды, когда мы встречали знакомую, проехавшую в коробке для советских людей несколько тысяч километров. Теперь же я тешила себя надеждой, что на коротких маршрутах все по-другому. Конечно, не так, как в Ласточке, но хотя бы как в обычной электричке. Шах и мат.
Проходит, кажется, меньше часа с момента отправления поезда, но уже раздается запах лапши быстрого приготовления. Люди? Человеки? Вы это серьезно? Если вы не можете шесть с половиной часов провести без основательной еды, может, вам надо было к врачу, а не в поезд? Может, все дело в особом характере русского человека? Может, я нерусская, а потому мне не понять? Кто его знает, я же кровных родителей даже не искала. Может, это просто такая нерушимая традиция, передающаяся от пуповины к пуповине: жрать в поезде. И всегда только то, что воняет отвратительнее всего. Чего же вы в театрах эту гадость не завариваете? Там тоже, знаете ли, спектакли порой шесть часов длятся. Взять то же «Преступление и наказание». А еда в буфете очень дорогая, да и нет там плотного ужина в меню. Ни за какие деньги. Чего же вы туда с Ролтоном не приезжаете? Причем сразу все ряды.
Поезд тащится медленно. Мне даже кажется, что велик едет быстрее. В глубине души я догадываюсь, что слегка преувеличиваю, но ключевое слово – слегка. Я даже знаю, почему поезд едет медленно – не надо было ездить на «Сапсане», чтобы потом лишний раз не расстраиваться. После того, как я села в эконом-класс самолета после бизнеса было то же самое: сразу стало как-то тесно, все друг у друга на головах, а еда – не вкусная, чудесная, сытная и халявная (раньше я это всегда ценила), а просто бомж-пакет какой-то. Когда живешь в России, нельзя привыкать к хорошему: не так больно будет падать, когда тебе вдруг позарез придется ночевать в какой-нибудь двухздвездочной гостинице, где вместо пододеяльника – простыня. Серая.
Кажется, в 23 часа в вагоне гаснет основной свет. Что-то мне это напоминает: какую-то тюрьму, где ты даже не можешь выбрать, когда отойти ко сну. Все решено за тебя. Бьюсь об заклад: придумали это еще в СССР, когда товарищи даже пискнуть бы не посмели. Но почему же современные пассажиры молчат? Вместо того, чтобы возмущаться, покорно идут чистить зубки. Ведь достаточно открыть тот же ВКонтакте, чтобы увидеть: в естественной среде обитания люди не выходят из Сети в 23:00. Нет, число тех, кто онлайн, резко сокращается только к началу ночи.
Что бы там ни было, сон в любом случае не входит в планы на вечер. Выхожу в тамбур, жадно ловлю запах табака. Сейчас он действуют успокаивающе. Мужчина средних лет в серых потрепанных трениках и когда-то белой футболке предлагает мне закурить. Отказываюсь. Надеваю наушники, нетерпеливо открываю Сашино письмо с приложенной аудиозаписью. Я получила его несколько минут назад. Все висит: хочется рвать на себе волосы.
– В 1:35 будет остановка в Андрюхово, – со знанием дела подсказывает попутчик. – Там ловит.
– Спасибо, – разочарованно отвечаю, глянув на время.
Мимо меня мелькают курящие пассажиры, и это, пожалуй, единственное развлечение, доступное мне до половины второго ночи. В обычной жизни в курилках я никогда не стояла часами, содержимое соответствующих полок не изучала, а потому только сейчас я с удивлением замечаю обилие марок табачной продукции. От надписей на пачках типа «Курение убивает» делается смешно: сейчас курение, пусть и пассивное, – единственное, что спасает от неопределенности, скуки и отсутствия Сети.
Поезд останавливается в Андрюхово, когда я уже теряю всякие надежды. Глаза еще не слипаются и в череде курильщиков все еще встречаются потребители незнакомых мне доселе брендов.
Судорожным движением скачиваю аудиозапись: готово. Теперь можно не бояться проехать полустанок, а потому возвращаюсь к полкам. Снова надеваю наушники и проверяю громкость. Ставлю на минимальную. Рядом со мной безмятежно посапывают люди: делается даже немного завидно, но я понимаю, что спать уже все равно бессмысленно – в Топилино поезд приедет в 4:50. Выспаться все равно не успею, разве что проеду пункт назначения. Оно мне надо?
Включаю аудиозапись. От первого услышанного предложения хочется выть.
«Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых. Мое тело можно будет найти в Орехово во дворе дома по улице Сталина, дом
