Пьеса для пяти голосов - Виктор Иванович Калитвянский
И вот мы так стояли и смотрели друг на друга, пока она – не очнулась что ли. Увидела меня – и ушла в квартиру.
Вот какие у нас теперь порядки.
Ладно, иду наверх.
На лестничной площадке прислушиваюсь. За нашей дверью – голоса. Весёлые голоса. Саша с Петькой смеются. То есть, Петька хохочет, он у нас весельчак, а Сашиного голоса не слышно. Я уже и забыл, как это – когда Саша смеётся. Сидит, наверное, смотрит на Петьку и улыбается. Как она улыбается, как это выглядит, – я тоже позабыл.
Я поднимаю руку – и опускаю.
Как только я войду в прихожую, Саша сразу же уйдёт к себе в комнату. Ужин на кухне готов, Петька будет меня кормить, а Саша так и просидит весь вечер у себя.
Так мы теперь живём.
Ту фотографию – с телевизионщиком и Сашей – мне принесли под вечер.
Когда я увидел её, эту фотографию, со мной сделалось такое, что я сидел в своём кресле какое-то долгое время и не мог шевельнуться. Хорошо, офис был пустой, мои все ушли, мне было так лучше – одному.
И вот я сижу, а у меня в голове какие-то странные мысли, какие-то картины таким тяжёлым роем ворочаются. А в центре этого роя – фотография, где мою жену ведут в чужой подъезд. Она сама идёт, не упирается, и так смотрит на человека, который за плечо её держит, – снизу вверх смотрит, и у неё такое чужое лицо при этом, незнакомое.
Вот ведь какая штука, как это происходит. Только что было всё: семья, любовь, здоровье, успех в делах с деньгами в придачу, и всё вокруг какое-то яркое, весёлое. И вдруг – всё черно вокруг, и только одно перед глазами: как твою женщину ведёт чужой мужик.
Вот, оказывается, что такое любимая женщина в жизни мужчины.
Помню, я тогда ещё спросил себя: а с чего ты взял, что она тебя любила? Она ведь так никогда и не сказал, не произнесла, ни в шутку, ни в постели – что любит меня.
Вышла замуж, родила ребёнка, жила с мужем, исполняла долг жены и матери… а что там в душе, о том знает только бог. Или чёрт.
Так и не сказала.
Никогда.
Не выговаривал язык.
И вот живёшь, понимаешь это – что непонятно до конца, насчёт этой самой любви, – но не пускаешь эту мысль к сердцу. В конце концов, она, Саша, рядом, она твоя жена, она мать твоего сына, она самая красивая женщина города. И она – твоя, ты живёшь с ней бок о бок, день за днём, месяц за месяцем, год за годом. Подумаешь, не имеет привычки вести душещипательные разговоры. Ты и сам не большой в них мастак.
И вот перед тобой кусок бумаги, и на этом куске бумаги твоя жена смотрит на чужого мужика чужим взглядом, и та мысль, которую ты не пускал к душе много лет, – всплывает и становится перед тобой во всей своей чёрной наготе.
Я просидел эти часы в своём офисе, но так и не решил, что мне делать со всем этим свалившимся горем.
То есть, одно дело я всё-таки сделал. Позвонил моим ребятам, которые распутывали сложные хозяйственные проблемы, и поставил им задачу – разобраться с одним человеком, который мне мешает.
Они эту задачу выполнили. Но, странная вещь, когда я узнал, что телевизионщик лежит в больнице с многочисленными травмами, я не испытал никакого удовлетворения. Наверное, удовлетворение испытываешь, когда человека наказывает жизнь, бог, судьба. А мы всего лишь люди, у нас этого права – казнить, миловать – наверное, нет.
В тот вечер я ничего Саше не сказал. Меня что-то удерживало, я как будто на что-то ещё надеялся.
Я стал следить за ней. Я не ходил за нею по пятам, но теперь каждую минуту знал, где она находится, с кем, я контролировал каждый её шаг. Это было несложно, если ты просто внимателен, а если ты словно зверь, который чует запах беды за версту, – это так же просто, как дважды два.
Саша что-то почувствовала. Я видел это в её глазах, она иногда смотрела на меня каким-то новым, долгим взглядом.
Мне не составило труда вычислить тот вечер, когда Саша пошла в больницу к телевизионщику.
Я сидел в машине и смотрел, как она выходит из ворот больницы, как идёт по улице. По походке её я понимал, что ей очень грустно. Как минимум.
В тот вечер я объявил, что мы будем перебираться на постоянное место жительства в областной центр.
Помню, Саша очень удивилась. Мы как-то обсуждали эту возможность, как далёкую перспективу, знаете, такие разговоры ни о чём: если б да кабы. А тут – переезжаем.
Она не очень-то и сопротивлялась. Только спросила, почему такая спешка. И где мы будем жить. Тут у меня было всё на мази. Так получилось, что я вложил деньги в недвижимость, в областном центре, мне посоветовали. Я не собирался там жить, это была коммерческая операция, но тут пришлось очень кстати.
А мне эта идея как-то очень помогла. Я бросился в организацию нашего будущего жилья в областном центре. Быстро сообразил, что одной квартиры будет мало, мне нашли вариант с двумя соседними, и в рекордном темпе, за два месяца, отремонтировали. Надо было решаться.
Во всём этом , конечно, была какая-то сумасшедшая странность: тебе жена изменила, она тебя не любит, ты должен с ней разобраться, а вместо этого ты занимаешься устройством домашнего очага пуще прежнего… Да, ты наказал любовника жены, который виноват всего лишь в том, что не устоял перед её чарами (а кто бы устоял?), – а с истиной виновницей живешь как ни в чём ни бывало?
Наша жизнь, конечно, изменилась. Я, например, не мог себя заставить притронуться к Саше в постели. Я вдруг обнаружил, вспомнил, – собрались в один ком чувства-воспоминания, – что она никогда не начинала наши любовные игры-занятия – первой. Инициатором всегда был я. Она только мне уступала, отдавалась.
И вот я пытался дождаться, когда она приласкается первой, но – не дождался. Я брал её за эти месяцы раз-два и обчёлся, когда уже совсем становилось невмоготу, – брал среди ночи, проснувшись, быстро, без нежностей и лишних слов.
Саша, конечно, чувствовала что-то, но молчала, – только иногда эти новые длинные взгляды, когда я делаю вид, что не слежу
