Парад планет - Евгений Филиппович Гуцало

Поженились, жили мирно, постарались на двух девчушек, что удались в свою говорливую маму и не заикались. Но когда Игнат Васильевич пытался высказать своим дочкам-проказницам наставление и, произнеся слово или два, замолкал, Оксана вспоминала:

— Эге ж, тут такое дело!

Как это ни странно, председатель сельсовета Перекучеренко сразу же переставал заикаться, когда случайно встречался с грибком-боровичком. Увидев Хому в коровнике, в чайной или на сельской дороге, Перекучеренко чуть-чуть усмехался и ощущал, как какая-то эфемерная сила притягивает его к Хоме. А поскольку он не мог противиться этой силе, то вступал в разговор со старшим куда пошлют. И заикание — будто рукой снимало, говорил — будто вышивал, будто вилами по воде картины рисовал. А на каждое слово грибка-боровичка хохотал так, будто не к добру. Стоило Хоме что-нибудь сказать («О, гляньте, вон тот пес взбесился и со двора бежит, чтоб хозяина не укусить»), как председатель сельсовета начинал так смеяться, что даже за живот хватался. Ему, наверное, уже пора было ехать на прием к председателю райисполкома, а Перекучеренко все возле Хомы увивается — и ни на одном слове не заикается!

Скажете, это такая же правда, как из одного рака полная сума — еще и клешня висит! Между тем хотя собачье слово неба и не достигает, но и собака впустую не лает, что уж тогда про нас говорить, когда мы крутимся, будто тот пес, забывая, что свой хвост не догонишь…

А только ведь как повелось? Повелось так, что перед важной поездкой в район или в область председатель сельсовета непременно стремился увидеться с грибком-боровичком. Встретившись, наглядится на того, кто сквозь землю прошел, красную шапочку нашел, нахохочется от пуза, — и уже не заикается, и уже готов или доклад прочитать с трибуны, или умное слово вставить в беседе.

Как-то старший куда пошлют говорит председателю сельсовета:

— Игнат Васильевич, вы же все-таки власть в селе, а бегаете следком за мной, будто привязанный, будто я то ли межу вам перепахал, то ли в борщ начихал. Раз есть у вас такая нужда, наведывайтесь лучше ко мне домой.

И Перекучеренко повадился в хату Хомы, чтобы, наглядевшись на грибка-боровичка и нахохотавшись вволю, полечиться от заикания, от которого никакие врачи излечить не могли…

Неспроста говорят: людская молва что морская волна. Немало таких гостей наведывалось к сельскому ясновидцу. Ладно, у Перекучеренко был природный недостаток, и некоторые из тех, что со всех сторон шли к Хоме, тоже имели врожденный недостаток. Но ведь не все, не все! Один заикался, потому что в ночи со своей законной женой повстречался — да и перепугался! Другой заикался, потому как его в Сухолужье погнали с должности колхозного кладовщика и сказали, чтоб в тюрьму собирался. Третий заикался, ибо хотя в Липовке в сельмаге и проторговался, но еще не попался. Какому-то мужчине из Кривошеев сводило судорогой красное, как раскаленный чугунок, лицо, когда он пытался сказать: «Мне совесть не дает спать». Дядька из Чудов, который работал учетчиком, начинал заикаться, когда видел: как бы он в середине людского коллектива ни держался, а неожиданно для себя или наперед вырывался, или в хвосте оставался.

Так вот, всякие заики наведывались к Хоме — и такие угодливые, что хоть к ране прикладывай, и те заики-лентяи, которые воз не тянут, и те заики, что вымоют ложки — да и выльют борщ! Грибок-боровичок то свинье пойло готовил, то из-под коровы навоз вычищал, а то правой рукой Мартоху по вечерам обнимал, а этим заикам большего и не надо. Они следком за грибком-боровичком увязывались или к свинье, или к корове, или к Мартохе — и хохотали. Хома ложку после молочного киселя облизывает, на космический спутник в небе любуется, лягушачий концерт в камышах слушает — заики знай себе хохочут. И, казалось бы, не с чего хохотать, а они для своей пользы и для своего здоровья все хотят как можно больше хохота урвать. А больше всех старается тот, что из Сухолужья, бывший колхозный кладовщик, которому велели в тюрьму собираться; и тот из Липовки, что проторговался, да пока что не попался; и тот из Кривошеев, что никогда совести не знал — да и ту продал.

Известно, что Перекучеренко был честный заика и до конца так и не понимал, в какую компанию попал, но, как это там говорилось и говорится: с какими заиками поведешься — от таких заик и наберешься, поэтому, хочешь не хочешь, а и на честного заику Перекучеренко можно было навешать всякую напрасную напраслину!

Некоторые из этих заик выздоравливали и делались большими болтунами, языки у них без устали бекали и мекали, словно голодные овцы. Кому-то (как тем из Кривошеев, Сухолужья или Чудов) помогало только на какую-то неделю, и опять они должны были наведываться к Хоме, чтобы подлечиться. А яблоневский председатель сельсовета — опять-таки хотя и из честных заик! — тоже вынужден был почаще являться на сеансы хохота, ибо хоть и помогало ему, но недолго.

— Игнат Васильевич! — уверял его старший куда пошлют. — Не сомневайтесь, вылечу ваше заикание хохотом. Видите, у вас перерывы в процедурах, вы же не всегда застаете меня дома. А ведь я мог бы к вам и в сельсовет заходить после работы на ферме.

— Э-э, Хома, лучше уж я буду ходить к тебе, я не лодырь, на котором воды не навозишь.

— А то приходите на ферму. Пока я у скотины вожусь, вы б и посмеялись вволю.

— Кто ж это, Хома Хомович, станет при всем честном народе хохотать над таким тружеником, как вы!

— А вы где-нибудь спрятались бы за скотиною — и хохотали бы, и лечились бы!

— А что народ скажет? Народ скажет, что вы, Хома Хомович, трудитесь, а я насмехаюсь.

— Почему же насмехаетесь? С недугом своим боретесь.

— А кто на ферме будет знать, что я борюсь с недугом? Никто и не поверит. Поэтому и скажут, что от меня пользы, как из черта смальца…

Теперь вы поняли, куда смотрел яблоневский сельсовет, когда на его территории жил и куролесил такой чародей, как грибок-боровичок?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ