Дан Маркович - Предчувствие беды
- Ну, как? - Он явно ожидал похвал.
Я не знал, что ему сказать. Ведь все-таки жена... и умерла... упала или не упала, рак или не рак - все равно погибла, и надо соврать. Я чувствовал, что надо, но он был чертовски интуитивен, как обмануть его настороженное внимание...
Тем и велик был Ренуар, что умел ходить по краю, не падая. Подражание ему смертельно, хотя, кажется нетрудным делом. Мелкие мазочки, яркий довольно грубый цвет... Так бесстрашно балансировать на грани вкуса мог только гений, да с особой выучкой росписи прикладных изделий, ведь начал он с расписывания фарфора.
- Я плохо разбираюсь в современных течениях... Но я удивлен... - больше я не смог выжать из себя.
- Вижу, не нравится, но признай, очень профессионально!..
Я с облегчением покивал головой. Сказать "профессионально" - ничего не сказать. Я понимаю только один профессионализм - умение строить картину. В остальном лучше быть дилетантом, они честней пишут. При известных способностях, конечно, о чем тут говорить... Разумеется, не все так просто, но каждый художник, даже самый умелый, если честен, перед новой картиной все равно дилетант.
- И это... в Таллине не брали?..
- Брали, а потом перестали, говорят, у нас уже полно, хватит. Даже бесплатно не берут.
Я вспомнил стены третьего этажа старого здания на аллее, ведущей к морю... Когда возвращаюсь сюда, обхожу этот дворец искусства на изрядном расстоянии, иду сразу к воде.
-А ваши, значит, совсем не брали?
Он махнул рукой:
- Ничего!.. Говорят, недоучка... Жена нашла знакомого, академика живописи, я стал учиться у него. Смотри, эта - моя!
Он схватил одну из работ и, повернув ко мне, торжествующе уставился, ожидая похвал.
После тех первых... это был удар, куда все у него пропало! Пейзаж не отличался от всей этой кучи барахла с золотом и лепниной - тот же кричащий пустой цвет... Но все же, академик недоучил его, один из углов упрямо выбивался - глубокий коричневый, насыщенный желтый... оттуда торчало дерево, вылепленное мощными мазками.
-Не доработал. После ее смерти не могу по-новому писать. Пробовал по-старому, тоже не получается, настроение не то. Пропало у меня настроение на прежнюю живопись. Сделал несколько этой весной, отвез, они только высмеяли, говорят, за старое принялся...
-Покажите.
Мы вернулись на первый этаж, вошли в его спальню, он вытащил из-под кровати еще один сверток, развернул. В нем было три небольших холста, размером в полметра.
***
Я был разочарован, ничего старого... Но по крайней мере интересно. Почти однотонные вещи, коричневое, красноватое, серое... Три натюрморта на фоне странных пейзажей, вдали горы, равнина, озеро или река. Бутылки, стада разных бутылок. Чувствовалась большая энергия. Никуда он не вернулся, нет больше "наива"... Но есть, черт возьми, над чем работать, от чего оттолкнуться!..
-Бросил, - он махнул рукой, - неинтересно, ни то ни се... пустые какие-то вещи.
- Я бы купил их. Двести за три, больше не могу.
Хотя покупать не хотел, решил ему помочь. Неплохая живопись... научился чему-то, но сколько потерял по пути... Живого состояния больше нет!.. Примитивисты, которые учились, писали потом средние работы.
Он обрадовался.
-Теперь на крышу хватит! Мне главное - крыша, на днях привезут, сразу и расплачусь. Заказал без красот, не до жиру - дерево и жесть.
Что я мог сказать... Настроение мерзкое. Среди поля, на краю болота башня, в ней картинки, не нужные никому... Нет, не верну ничего!..
-У вас долги?
Он вздохнул:
-Выше головы, смотри, какую махину отгрохал... Знаешь, давай перейдем на "ты", легче будет.
Я не люблю тыкания, больше всего меня устраивает старая лениградская манера - по имени - и "вы". Но согласился, стало жаль его. Все у него не так, как мне казалось с расстояния. Громкого успеха не ожидал, но думал работает... А он занялся черт знает чем, решил строить мавзолей себе и жене бездарной!.. Учился у дураков, потерял лицо... Вот где потерял, а он по сломанному носу скучает.
Но спорить не хотел, чувствовал, что виноват перед ним - вовремя не вспомнил, а теперь без правды не помочь. Опыт жизни - помогай молча и незаметно, а правда... она последнее средство.
-Послушай мой совет, не обижайся, - брось все это, картины оставь теще, а сам удирай отсюда... да хоть в Россию, у нас тебя смотрят, хвалят... Богатой жизни не жди, зато есть еще люди. Здесь потонешь в провинциальном болоте. Отдай за долги землю, строение это, отбейся и беги, иначе заклюют. Идея с музеем хороша, но одному человеку не под силу.
- Вот добью крышу... иначе все пропадет.
Он ничего не слышит. Какой музей, силосная башня в поле... мхом зарастет...
-Пусть хотя бы сто лет простоит, все равно музей! Мои картины - и ее, еще возьму нескольких, их тоже не хотят, интересные ребята. Ну, а посадят за долги... возьму карандашик, спокойно там порисую, может, что-нибудь придумаю... - он захохотал.
Хоть бы тебя посадили, каюсь, подумал...
***
Потом он, уже серьезно, говорит:
- А я надеялся, ты купишь все... землю, здание... И я отдам долги.
-Сколько?
-Около миллиона.
Я покачал головой, огромные деньги!.. Такие долги я покрыть не в силах.
Он вздохнул:
- Значит, пропал...
-Ты не пропал, если бросишь эту затею. Еще раз говорю - беги отсюда. Опишут твою землю, дом... покроешь долг. Уезжай, возьмись, пиши картины, у тебя получалось!
- Вот дострою музей...
Я пожал плечами, он ничего не понимал.
-Попробуй еще лица, - сказал ему. - Напиши мой портрет, я куплю.
Когда художник ставит задачу на пределе умения, он неизбежно возвращается к основам, которые хорошо знает. И я подумал, что именно через портреты он мог бы вернуться к тому, что потерял.
- Давай, на днях, как освобожусь... - он без особого желания согласился.
***
Но я уже сомневался, сможет ли он вернуться...
Под утро мы расстались, условились днем вместе поехать в городок.
Спал я долго. Очнулся, он тормошил меня, сидя на краю кровати.
- Айда?..
Собрались быстро, но потом долго ждали автобуса, который огибает озеро, идет до турбазы и возвращается. В сумке у Мигеля звенели бутылочки из-под кетчупа, в них темно-коричневая масса.
- Продаю в нескольких точках, в парикмахерской, в салоне красоты, у городской бани, я везде акционер.
Мы зашли в парикмахерскую, он, не глядя на теток у столиков с клиентами, проходит в заднюю комнатку, я за ним. Он покрутился - никого, выглянул, сварливым голосом спросил "где Алекс?", не получив ответа, поставил несколько бутылочек на стол и вышел. На улице говорит - "это мое заведение, я вложил". Точно также мы обошли еще несколько "салонов красоты", там он нашел тех, кого искал, всучил им целебную грязь, громко смеялся, хлопал всех по плечу, хвастался своей медициной, лечебной баней и процедурами... действием грязей - "колоссальный эффект!.."
Ехали обратно в темноте, автобус старенький, дребезжит по гравию, камешки под фарами светятся... Несмотря на пустой неприятный день, мне стало хорошо, давно не вылезал из большого города. Дом, клиника, мастерские... и так несколько лет без перерыва... Автобус качает, в нем мы да несколько пьяненьких стариков из рыбацкого поселка, поют по-русски - "Чтобы с боем взять Приморье..."
Мигель сидел впереди, обернулся, лицо сияет:
- Понимаешь - помогает, одолели даже псориаз и аллергические сыпи!..
И, подмигнув, добавил:
- Главное - помогать людям...
***
Кто же спорит... помогать...
Но мне неудобно и неприятно рассказывать многие подробности того дня, унизительные для него или смешные... они доказывали его неприспособленность к делу, которое он взял на себя. Мелкое мошенничество он воспринимал как веселую игру. Когда дело касается денег, лучше не шутить, люди с истовой серьезностью относятся к этим бумажкам, их опасно злить. Я гораздо лучше его разбирался в практических делах, и видел, что он долго не продержится.
Вернулись поздно, оба устали. К концу пути он умолк, веселость как рукой сняло... мрачен, неразговорчив... Видимо постоянные улыбки да порхание с грязью его утомили, не так уж просто давались. Поели и тут же завалились спать.
А утром следующего дня его все не было... Я решил стукнуть к нему, дверь отворилась от толчка. Он лежал поперек кровати, в сущности даже не лежал, ноги стояли на полу. Видимо, сон застал его врасплох, он даже не успел снять штаны, они были полуспущены, виднелись грязноватые белые трусы в красный горошек. Я нагнулся, он дышал тяжело и неровно. Что за черт?.. На столике разорванная упаковка. Седуксен. В ней могло быть до десяти таблеток, доза не опасная, но чувствительная.
Часа два я приводил его в чувство, отпаивал... Оставим подробности за кадром, довольно противно это выглядело, и я вспомнил студенческие годы, когда приходилось подрабатывать на скорой помощи.
Первые его слова были - " зачем ты меня спас?"
Он был безутешен:
- Мариночка... как она умирала... мучительно, долго... сам понимаешь рак... И все, все пошло насмарку, моя живопись кончилась, вот, торгую грязью, докатился...
