Рустам Ибрагимбеков - Парк
- А ты подумал, что было бы со мной, если бы мы с тобой расстались? Об этом ты никогда не задумывался?
- А если бы не расстались?
-Я не могла рисковать.
- В том-то и дело. Ты предпочитаешь действовать наверняка.
- Я хотела стать человеком. Таким же, как все. Он обещал мне это.
- Ну и что - стала?
Волна вдохновения, охватившего ее, спадает. Устало опускается на стул.
- Ты меня ненавидишь.
- А за что мне тебя любить?
- Ты из-за меня не женился?
- Не знаю.
- Как твои красавицы?
- Спасибо, не жалуюсь.
- Много их?
- Хватает.
- У меня двое детей.
- Знаю.
- Я кончила институт.
- И это знаю.
- Ты поможешь ему? Вот оно! Началось!
- Нет.
- Нет? - подходит ко мне. - Неужели ты так мелко отомстишь мне?
- Это не месть. Я просто не могу помочь.
- Это неправда. Твой управляющий сказал, что все зависит только от тебя.
- Он врет. Там кроме меня еще двадцать человек.
- Они же тебе подчиняются.
- Да.
- Так прикажи им.
- Приказать им никто не имеет права. Их можно только попросить.
- Так попроси.
- Чтобы у твоего мужа плюс ко всему еще была бы и диссертация?
- Плюс к чему? - усмешка прибавляет ей морщин. - А что у него есть? Ничего ты не понимаешь.
Чего-то я опять не понимаю! Ну и семейка! Только им все ясно, а остальные без их разъяснений просто не проживут.
- Ты думаешь - у нас все хорошо, дружная семья, взаимная любовь? И для полного счастья только диссертации не хватает?
Я думаю не совсем так, кое-что об их жизни мне известно, но доля правды в том, что она говорит, есть, и поэтому молча жду продолжения.
- К. сожалению, все далеко не так. Он выполнил то, что обещал мне, но ничего не получилось. Мы просто чужие люди, ничего общего. - Она говорит об этом как о досадном, но в общем-то не имеющем большого значения обстоятельстве. - Дети замучены воспитанием, с отцом конфликт, друзей, не без моей помощи, растерял. А почему мы сюда вернулись? Он же все мечтал без помощи отца обойтись. Из-за этого уехали тогда, очередная идея-фикс обуяла - полная самостоятельность... Все десять лет мотались с места на место. Хорошо хоть аспирантуру кончил, и тут - на тебе! - все уперлось в этот дурацкий эксперимент. Пришлось помирить его с отцом. Наплевали на "принципы", приехали, повинились... Отец договорился с министерством, направили его в ваше управление и...
- Напоролись на меня.
- Не напоролись, он сам попросил.
- Почему?
- Надеялись, что ты нам поможешь.
- Напрасно.
Она утрачивает над собой контроль, и где-то в глубине, в приоткрывшейся на миг многослойной трещине, откровенно обнажается страх.
- Ты уверен, что его предложение не даст результата?
Ответ ожидается со столь неприкрытым напряжением, что начинаю ощущать себя врачом, которому выпала необходимость сообщить пациенту о неизлечимости его заболевания.
- Нет... Но и в обратном я не уверен.
- Но какая-то надежда есть?
- Какая-то надежда всегда есть.
Уверенность больного во враче приятна, но не в том случае, когда он надеется на невозможное.
- Значит, ты поможешь. Я не сомневаюсь! Ты не такой человек... - Подходит вплотную - настолько, что ощущаю ее дыхание. - Я поступила подло тогда... Но хочешь верь, хочешь нет, я любила только тебя... И вообще, что бы я ни делала все эти годы, я всегда думала о том, как ты к этому отнесешься, одобришь или нет? Ты мне веришь?
- Нет.
- Ну, конечно, сейчас тебе удобнее не верить... и вообще...
- Что вообще?
- Все, что я говорю сейчас, смешно, наверное. Давно забытая и никому, кроме меня, не нужная история.
Теперь, когда нажаты все рычаги и кнопки и огонь топки дожирает последние крупицы правды, она умолкает в надежде на то, что переполненный парами воспоминаний, я ринусь в указанном ею направлении. Я должен так поступить, если я настоящий человек и честный гражданин. Этого ждут от меня мой бывший друг и моя бывшая любовь, и если я обману их надежды, они будут очень огорчены.
- Все, что ты сказала сейчас, - ложь! - говорю я довольно спокойно. - Ни в чем ты себя виноватой не считаешь. Для тебя самой это - давно забытая история. И вспомнила ты о ней потому, что нужно, для дела, - два последних слова произношу почти по слогам.
Становится ясно, что состав двинулся не в том направлении, на станции возникает паника.
- Неправда, - она, делает попытку скрыть свое состояние,
- Может, ты и сейчас меня любишь? - Не могу удержаться от соблазна выдавить из тюбика всю ложь, всю до последней капли.
- Да... Люблю!
- И это тоже ложь!
- Я любила тебя все эти годы...
- Ложь.
- Каждый раз, когда я закрывала от отвращения глаза (в ход пускаются последние средства из самых недозволенных), я спасалась только тем, что думала о тебе...
- Гнусная ложь!
Наконец и до нее доходит истинный смысл того, что она говорит. Но как ни странно, это лишь прибавляет ей страстности. И остановить ее невозможно.
- То, что я говорю, действительно отвратительно, но это правда. Ты не представляешь, что такое десять лет физической близости с человеком, который неприятен тебе каждым своим словом, привычками, лаской.
Я настолько себе это не представляю, что забываю в очередной раз обвинить ее во лжи.
Она продолжает, несколько успокоившись и подкрепляя слова выразительной печальной усмешкой:
- Как это способствует сохранению чувств! Все, что я испытывала к тебе, не только не забылось, а, наоборот, обострилось, усилилось, преследовало, мучило меня, как наваждение, как мания какая-то. Я не могла его бросить-слишком много было вынесено и все стало бы бессмысленным, все жертвы... Но и жить так я уже не могла. Я задыхалась. Только ты мог помочь, как глоток воздуха. Только ты!
И тут я не выдерживаю; чтобы прервать этот невыносимый поток лжи, я говорю то, о чем считал необходимым умолчать.
Она потрясена услышанным, но все же делает попытку вывернуться - как воришка, отпирающийся от обвинений только потому, что не пойман за руку в момент воровства.
- Что ты можешь знать?
- Все.
- Странно.
- Не утруждай себя напрасной ложью.
- Ты хочешь сказать, что тебе все известно... - Ты знаешь, как я... лихорадочно подыскиваются слова... - какие-то конкретные факты?
- Я ничего не хочу.
- Откуда ты можешь знать обо мне? - Выдерживается пауза в надежде выжать из меня хоть слово, чтобы понять, что же все-таки мне известно, но я молчу. И если даже так... Если на то пошло, я действительно эти годы вела себя... опять не сразу подворачивается нужное слово, - небезупречно.
Не могу удержаться от насмешки.
- Небезупречно?!
Наконец сомнения ее окончательно рассеиваются. Я, безусловно, кое-что знаю о тех годах ее жизни, когда был необходим как "глоток воздуха". И, поняв это, она начинает плакать...
- Я говорю правду. Клянусь. Я ждала тебя... А то, как я жила... У меня не было выхода... Иначе бы его выгнали... Он нигде не уживался, ни с кем... Мы мотались с места на место.
- Их что - было несколько, этих начальников?
- Прошу тебя, не надо... Не напоминай обо всей этой мерзости. Но я люблю тебя. Что бы ни было, я все равно любила только тебя.
- Не надо плакать...
- Я была вынуждена... Ты не знаешь, что такое семья... Надо жить как-то, выкручиваться... Плохо - хорошо, он отец моих детей... Он же беспомощный совершенно... Вот ты считаешь, что я пришла сюда и говорю все это, чтобы убедить тебя помочь ему. Это так, отрицать бессмысленно... Но и то, что я любила тебя все время - это тоже правда. Иначе получается, что в моей жизни вообще ничего не было! Так же не может быть! Конечно, я вру. Не вспоминала я тебя каждую ночь... И целые месяцы, бывало, не вспоминала... И вообще ни о чем таком не вспоминала и не думала, столько всего наваливалось - дети, болезни, переезды, деньги, экзамены, - не до сердечных проблем было. Но иногда неожиданно и не к месту совсем вдруг ведь возникала боль?! Плакала же я среди ночи? Или в гостях? Это же было? Значит, я все же любила тебя?
Всхлипывая, шмыгая носом, вытирая окрашенные тушью слезы, она ждет от меня ответа; именно я должен уверить ее в том, что она продолжала меня любить, несмотря ни на что.
- Или нет? Неужели ничего не было? И только казалось... Не знаю... Может быть... Я совсем запуталась... Но в одном ты несомненно прав: пришла я сюда и говорю все это для того, чтобы уговорить тебя... Это вне всякого сомнения... Отчаяние и стыд бросают ее в другую крайность. - Была любовь или нет и есть ли она вообще, я не знаю, ручаться не могу, не имею права. Но то, что от тебя зависит, будут ли мои дети иметь на сто рублей в месяц больше, - это несомненный факт.
- А как же наука, нефтяная промышленность, страна? Он же говорил, что печется о государственных интересах?
Она не успевает ответить - в дверь постучались, - но я и без нее знаю, что Друг, пробивая столь необходимый его семье эксперимент, абсолютно убежден в своем бескорыстии.
- Это он...
Видимо, определила по стуку. И, может, знала, что он должен прийти... Почему-то сама идет к двери, чтобы открыть ее. Сейчас все окончательно выяснится...
