Антон Чехов - Том 23. Письма 1892-1894
Будьте здоровы. Всего хорошего.
Ваш А. Чехов.
Черкните хоть две строчки.
Меньшикову М. О., 19 мая 1892*
1181. М. О. МЕНЬШИКОВУ
19 мая 1892 г. Мелихово.
19 май.
Многоуважаемый Михаил Осипович!
Повесть я постараюсь прислать в конце этого месяца* или же в начале июня. Мне кажется, что к этому времени она будет готова. Пишу я вообще медленно, с натугой, с частыми остановками и переделками, — от этого и происходят мои всегдашние запаздывания. Рад бы поскорей, да не умею.
Чтение корректуры я считаю необходимым и никогда корректуры не задерживаю. Адрес, куда высылать ее, сообщу своевременно. Повесть будет содержать около трех листов обычного толстожурнального размера. Этак между 3 и 4 листами. Если Вы пишете, что чем больше, чем лучше, то, значит, придется как раз впору.
Если случится Вам писать мне, то не откажите сообщить мне, где в настоящее время находится И. Л. Щеглов*.
Желаю Вам всего хорошего.
Искренно уважающий
А. Чехов.
Суворину А. С., 19 мая 1892*
1182. А. С. СУВОРИНУ
19 мая 1892 г. Москва.
19 май.
Я писал Вам; очевидно, письмо мое пропало или разминулось с Вашим. Что Буренин болен, это не беда*: страдания ведут к совершенству. Но Настю* бедную очень жаль. Ее гонит в рост, она скоро будет с Вас ростом, комплекция у нее не из важных; вероятно, будет часто хворать, пока не окрепнет и не перевалит за 20 лет. Если у нее только малокровие, то почему же 39°? Если инфлуэнца, то не лучше ли ехать в деревню, а не за границу, где тоже инфлуэнца? Не верю я в целебную силу заграничных поездок. Вагонная качка, подлые табльдоты, отсутствие печей, твердая почва под ногами и магазинная суета — всё это, по-моему, не вредно только здоровому. Извините, что я вмешиваюсь, но Насте в Феодосию лучше бы.
А за Вас меня берут тоска и досада. Жить теперь в Петербурге! Как бы ни была плоха и скучна деревня, она все-таки во сто крат лучше города. Вы пишете, что поехали бы в Киев и купили бы первый попавшийся хутор. Но ведь это Вам не по характеру. Во-первых, Вы не купите, потому что Вам ничто не понравится, а если купите, то через три дня станете скучать и досадовать на себя за покупку. Надо Вам не хутор, а имение. Знаете что? Соберите Вы все Ваши рукописи, поезжайте в Троицкую лавру и займите там самый лучший номер. Это будет превосходная дача, и не свяжет она Вас. Вифания великолепна*. Окрестности лавры тоже. Экипажей много, и для ума и наблюдательности пищи много. В гостиницах же по заказу приготовляют всё что угодно, даже артишоки и соловьиные языки. И я бы к Вам приехал. И Вы бы ко мне, если Мелихово Вам не окончательно опротивело.
Кундасовой я был бы очень, очень рад, как ангелу небесному. Если бы я был побогаче, то устроил бы у себя для нее отдельный флигель с мезонином.
Я в Москве. Вызван сюда письмом кн. Цертелева*. Пишет, что хочет дать денег. Схожу завтра*, и если мне скажут, что он уехал или что-нибудь вроде, то махну рукой и возвращусь к пенатам.
Что делать? Не дает мне Ваш магазин «Каштанки», а ведь о пожертвовании мною 50 экз. в Комитет грамотности было заявлено в заседании еще до Рождества! В московском магазине только 2 экз. Скажите в телефон Зандроку, чтобы он выслал в магазин пачку отдельно с надписью «для Чехова».
Уже пошли грибы. Подаются к обеду и ужину. Был дождь, был жестокий ветер, теперь тихо и ясно, но немножко холодно, как в сентябрьский полдень. Настю гонит в рост, а меня в старость. Я, как старый хрыч, просыпаюсь уже в 3 часа утра. Встанешь, оденешься и не знаешь, что делать с жизнью; день кажется необычайно длинным.
Пишите мне, не забывайте. Если я пойду когда-нибудь в монахи (у меня есть склонность к затворничеству), то буду молиться за Вас. Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 28 мая 1892*
1183. А. С. СУВОРИНУ
28 мая 1892 г. Мелихово.
28 май. Мелихово.
Жизнь коротка, и Чехов, от которого Вы ждете ответа, хотел бы, чтобы она промелькнула ярко и с треском; он поехал бы и на Принцевы острова и в Константинополь, и опять в Индию и на Сахалин… Но, во-первых, он не свободен; у него есть благородное семейство, нуждающееся в его покровительстве. Во-вторых, в нем есть большая доза трусости. Заглядывание в будущее я называю не иначе, как трусостью. Я боюсь запутаться, а каждая поездка значительно осложняет мои финансовые дела. Нет, не искушайте меня без нужды*! Не пишите мне о море.
Я бы хотел, чтобы из-за границы Вы вернулись в августе или сентябре; тогда бы я поехал с Вами в Феодосию, а то я так этим летом и не побываю у моря. Мне ужасно, ужасно хочется парохода и вообще воли. Опротивела ровная, благочестивая жизнь.
У нас жарко. Идут теплые дожди. Вечера восхитительные. В версте от меня хорошее купанье и хорошие места для пикников, но нет времени ни купаться, ни на пикники ездить. Или пишу со скрежетом зубовным, или же решаю грошовые вопросы с плотниками и работниками. Мише от начальства была жестокая распеканция за то, что он по неделям проживает у меня и не сидит у себя дома, и теперь мне одному приходится заниматься хозяйством, в которое я не верю, так как оно мизерно и похоже больше на барскую забаву, чем на дело. Купил я три мышеловки и ловлю мышей по 25 штук в день и уношу их в лес. В лесу прекрасно. Помещики ужасно глупо делают, что живут в парках и фруктовых садах, а не в лесах. В лесу чувствуется присутствие божества, не говоря уж о том, что жить в нем выгодно — не бывает порубок и уход за лесом сподручнее. Я бы на Вашем месте купил 200–300 дес<ятин> хорошего леса, провел дороги и дорожки и внутри построил бы замок. Лесные просеки величественнее, чем аллеи.
Что мне делать с «Монте-Кристо»*? Я сократил его так, что он стал похожим на человека, перенесшего тиф. Из толстяка получился худосочный субъект. Первая часть, пока граф не богат, очень интересна и сделана хорошо, вторая же, за малыми исключениями, невыносима, ибо в ней Монте-Кристо делает и говорит одни только высокопарные глупости. Но роман в общем эффектен. Отложить его до осени?
К нам приехали сразу три барышни*. Одна из них графиня, и Миша старается около нее faire la carrière[10]. Другая — известная Вам Наташа Линтварева, привезшая с юга жизненную радость и хороший смех.
Судя по газетам, скучна жизнь всюду. Пишут, что в Закавказье идет холера и что была она уже в Париже. Прежде чем ехать в Константинополь, справьтесь, не учрежден ли там карантин для судов, приходящих из портов Черного моря. Карантин — это такой сюрприз, что не дай бог никому. Хуже ареста. Его называют теперь нежно «трехдневной обсервацией».
В средней России у лошадей инфлуэнца. Дохнут. Если верить в целесообразность всего происходящего в природе, то, очевидно, природа напрягла силы, чтобы избавиться от худосочных и ненужных ей организмов. Голодовки, холера, инфлуэнца… Останутся одни только здоровые и крепкие. А не верить в целесообразность нельзя. У нас вдруг улетели куда-то скворцы, старые и молодые. Это нас озадачило, ибо до перелета еще далеко. Но вдруг узнаем, что на днях через Москву летели тучи южных стрекоз, которых приняли за саранчу. Спрашивается: как наши скворцы узнали, что в такой-то именно день и за столько-то верст от Мелихова будут лететь насекомые? Кто сообщил им об этом? Воистину тайна сия велика есть*. Но тайна мудрая. Эта же мудрость, надо думать, кроется и в голодовках с болезнями. Мы и наши лошади изображаем стрекоз, а голод и холера — скворцов.
Купил я в Вашем магазине прекрасный крокет. Товар хороший, и цена очень добросовестная.
Так пишите же, когда Вы поедете. Дай бог Вам выиграть или получить в наследство 300 тысяч, чтобы Вы купили имение около Лопасни. Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 4 июня 1892 («Вы не заехали ко мне…»)*
1184. А. С. СУВОРИНУ
4 июня 1892 г. Мелихово.
4 июнь. Мелихово.
Вы не заехали* ко мне, потому что, как пишете, Вас смутили три девицы*. Но, во-первых, девицы давно уже уехали, и, во-вторых, сколько бы ни было девиц, мои две комнаты всегда к Вашим услугам, ибо в оные не допускаются ни юноши, ни девицы.
Неужели мы не увидимся до осени? Это очень грустно. Мне вообще не весело, а без надежды скоро увидеть Вас будет совсем скучно. По крайней мере не забывайте мне присылать Ваши адресы, чтобы я мог писать Вам.
