Иннокентий Омулевский - Шаг за шагом
Переступив порог этого дома, Александр Васильич почувствовал, как кровь мгновенно прилила у него к лицу при одном взгляде на окружающую обстановку. Во второй комнате от той, где он теперь стоял, два оборванных мальчика возились на голом, с большими щелями, полу, с жадностью отнимая друг у друга корку пирога. Их напрасно старалась унять сидевшая в уголку, поодаль, сестра, штопавшая чьи-то старенькие, со множеством заплат, брючки. Светлов не сразу узнал бы в ней прежнюю Анюту. Девушка выросла и похорошела, — похорошела как бы назло своей семейной бедности. Стройная и миловидная, с маленькой русой головкой, с прекрасными задумчивыми темными глазами, она не только ничего не теряла от убогой обстановки, но, напротив, придавала ей какую-то своеобразную, горькую прелесть. Чрезвычайная худоба ее лица, рук и стана бросалась в глаза с первого взгляда.
Увидев в передней раздевающееся, незнакомое, нарядное лицо, девушка заметно смутилась, не зная, что делать, вся покраснела и торопливо сунула на окно свою работу.
— Здравствуйте, Анюта! Ничего так не люблю, как заставать девушек за работой… Не узнали? — скороговоркой молвил Александр Васильич, входя в комнату и приветствуя сестру самым искренним образом.
Она широко раскрыла глаза, потом потупилась и нерешительно встала.
— Так-таки и не узнаете? — сказал весело Светлов и назвал себя.
— Ах, боже мой! Неужели?.. — воскликнула девушка, едва доверяя своим ушам, бойко сделала шаг навстречу и опять нерешительно остановилась.
— Нет, уж извините, этак братьев не встречают! — заметил еще веселее Светлов, обнял ее и поцеловал. — Вот так будет породственнее, — прибавил он, невольно залюбовавшись на сестру, как та заалелась вся от его поцелуя.
— Боже мой, как вы переменились-то! Я бы вас ни за что не узнала! — говорила радостно, впопыхах, девушка, пока молодой человек звонко целовал все еще возившихся на полу ее братишек.
— А вы-то разве не переменились, Анюта? И я бы вас не узнал, — сказал Александр Васильич, садясь с ней рядом.
Он взял ее за обе руки.
— Ну, как вы поживали без меня? Ведь я вас сто лет не видал! Помните, как я ваше зеленое институтское платье соусом облил, а когда вас спросили, откуда это пятно, вы отвечали: «Не снаю»?
Они оба весело засмеялись,
— Как не помнить, — проговорила Анюта.
— И досталось же мне потом за это платье: мама так мне больно надрала уши, что они у меня целый час после того горели. А где же… Агния Васильевна? — спохватился Светлов.
— Мамаша на рынок ушла; она сейчас придет. Вот она не ожидает-то встретить! Вы когда приехали?
Александр Васильич назвал день.
— Папа-то ведь у нас… умер! — сказала вдруг девушка, и голос ее оборвался.
— Да, я знаю, мне писали…
Светлов чувствовал, что промолчать в эту минуту будет удобнее.
— Нам теперь очень трудно жить, — заметила Анюта, помолчав.
Она поняла деликатность брата, не желавшего показать, что он замечает их крайнюю бедность.
— Что ж делать, Анюта! Не всем живется хорошо, — сказал Светлов с горечью. — Я еще удивляюсь, как вы переносите ваше семейное горе…
Александр Васильич невольно вспомнил при этом дядю Соснина, у которого деньги по углам валялись.
— Скажите мне, пожалуйста, Анюта, чем же вы теперь живете? Пенсия ведь у вашей мамы крошечная? — спросил он, помолчав.
— Мамаше некогда работать на сторону, надо братьев обшивать, так я работаю кое-что, беру заказы, белье шью…
— И много вы таким образом зарабатываете — в месяц, например?
— Когда рублей десять, а когда и меньше; работы мало, а я-то готова и день и ночь работать…
Светлов мельком взглянул на сестру и заметил у нее легкую красноту вокруг глаз.
— Неблагодарная работа, Анюта, — сказал он сосредоточенно.
— Паша еще немного помогает: он в лавке шесть рублей жалованья берет: когда рубль, когда два уделит мамаше, — заметила тихо Анюта.
— Да, но ведь это, по вашей семье, как капля в море.
— И еще у нас помощник есть, — сказала девушка, грустно улыбнувшись, — Алеша. Он пока дома живет, в школу у меня приготовляется, так вот по утрам и ходит синиц ловить западней. Он их продает, а деньги мамаше приносит. У него страсть ловить птичек.
— А сколько лет этому помощнику? — спросил Александр Васильич, тоже грустно улыбнувшись.
— Восьмой год недавно пошел.
Светлов задумался.
— А знаете, Анюта, — сказал он через минуту, смотря ей прямо в глаза, — я все-таки очень рад за вас, и именно за вас…
Девушка посмотрела на него в недоумении.
— Видите ли, в чем дело, Анюта: я нахожу вас теперь такой, какой желал бы вас видеть, хотя и не предполагал, что такой именно вас и встречу…
— Это как? — удивилась она.
— Я хочу сказать: живи бы вы лучше, вы были бы хуже. Оно кажется странно как будто, а между тем — верно, если вдуматься глубже в ваше положение.
— Значит, лучше жить — худо? — спросила она, недоумевая по-прежнему.
— Как вам сказать, Анюта? Для вас, по-моему, лучше… так пожить… на некоторое время, разумеется.
— Я вас не понимаю, — сказала она.
— Сейчас поймете. У нас, видите ли, школа не дает правильных понятий о жизни, не подготовляет к ней, и потому большей части из нас приходится брать уроки непосредственно у самой жизни. Чем раньше придут эти суровые уроки, тем лучше для человека, который из школы вынес одну только ненужную дребедень. Вот хоть вы, например, скажем. Я уверен, что вы ровно ничего не вынесли из вашего института, кроме нескольких красиво сшитых тетрадок, где на полях, я думаю, и теперь еще можно прочесть разные надписи вроде: «Ах, какой он душка!», «Божество!», если только они у вас сохранились. Ну, скажите, не правда ли?
Девушка кротко улыбнулась, но она была вся — внимание.
— Ведь знаний положительных вы никаких оттуда не вынесли, — продолжал Светлов, заметно увлекаясь. — Я даже смею думать, что вы до сих пор не умеете писать правильно по-русски; по крайней мере я так сужу отчасти по моей сестре, — а это еще не бог знает что; да, говоря строго, это совсем и не положительное знание. Если же вы и такого-то знания оттуда не вынесли, так что же вы вынесли после этого? Разумеется, ровно ничего или почти ничего. А между тем там уж успели натолкать в вашу голову всякую ненужную дребедень, разные понятия, от которых развитые люди открещиваются потом и руками и ногами всю свою жизнь. И вот представьте, что, выйдя из института, вы поступили бы в так называемую «приличную обстановку», с полным довольством. Так бы у вас и не составилось никогда понятия о требованиях настоящей, действительной жизни, а не той, потребности которой выражаются в институтах деланием глубоких книксенов да сшиванием тетрадок розовыми ленточками. Вышли бы вы потом не менее «прилично» замуж, в полной уверенности, что и всем так же хорошо живется на свете, как и вам. Может быть, со временем, вам и пришлось бы узнать настоящую жизнь, зайти в ее дебри; но тогда она, по всей вероятности, сломала бы вас, а не исправила. Теперь вам легче дастся это знание: вы еще молоды, еще поборетесь, сил у вас хватит, а там, глядишь, как-нибудь и ясные дни проглянут…
Девушка с глубоким вниманием слушала эту горячую, совсем еще новую для нее речь. Ее мыслящая головка хотя и не все поняла из того, что теперь говорилось, но ею инстинктивно сознавалась правда высказанного.
— Я никогда об этом не думала, — сказала Анюта задумчиво.
— И тогда, даже при самой лучшей обстановке. — продолжал с жаром Светлов, — вам не покажется, Анюта, ни странной, ни смешной какая-нибудь другая бедная девушка, штопающая брючки своим маленьким братьям…
— Да, это правда, — заметила она еще задумчивее, чувствуя в эту минуту большую симпатию и доверие к Светлову.
— Главное, Анюта, надо помнить, что в жизни все берется с боя; даром ничего хорошего она не даст. Правда, иногда, по-видимому, дуракам и валит счастье, только ведь какое же это счастье? От такого счастья истинно развитый человек за тридевять земель бежит!..
— Я иногда много думаю обо всем, но мне все кажется, что я ошибаюсь; посоветоваться не с кем, мамаше не до того, да она как-то и не соглашается со мной, — сказала Анюта, не смотря на Светлова и как бы говоря сама с собой.
— Ну, вот, теперь мы будем вместе советоваться, — молвил Александр Васильич, переходя в более веселый тон, — только, вперед, одно условие: полнейшая искренность с обеих сторон. Не так ли?
Он протянул ей обе руки.
— Да, да; мне бы так хотелось с кем-нибудь поговорить, кто больше меня знает, — сказала она, прямо и доверчиво смотря ему в глаза.
— Ну, я хоть и немного больше вашего, а все-таки кое-что знаю, Анюта, — заметил ей Светлов совершенно просто.
— А вы не будете надо мной смеяться? — спросила она наивно и как-то особенно весело.
