Константин Носилов - Северные рассказы
— Рыбу ловим.
— Какую?
— Семгу больше. За семгой выехали, на семужьем, значит, промысле промышляем…
— И есть? Попадает?
— Не жалуемся: ловится. Вот если хочешь, не устал с пути, поедем ловить ее.
Я поспешил изъявить свое согласие, и рыбаки скоро стали собираться на ловлю.
К моему удивлению, собрались все, кроме нескольких женщин, на обязанности которых было домашнее хозяйство: варка котлов, приготовление и сушка одежды и обуви, и на руках которых были дети; и скоро на пустынном берегу реки, где лежали смоленые длинные лодки, оказалось такое движение и суета, что я залюбовался.
Вскоре в лодки заскочили все, кто мог: девушки, женщины, мужики, парни, подростки, дети и даже маленькие ребятишки, словно предстояла какая-нибудь увеселительная прогулка.
Встали и похватали длинные тонкие шесты; одно движение, и лодки начали отходить от каменистого берега и поплыли вверх по течению, подталкиваемые одними шестами. Ребятишки поместились на самом носу, набравши с собою целые подолы камней и галек. Женщины и девушки выстроились с шестами впереди лодки, а сзади стали мужчины.
Меня позвал в лодку один широкоплечий, с рыжей бородой, мужик, у которого на носу стояла пара его дочерей девушек, и я охотно сел в его лодку, покинув и свой плот, и ружье, и бедного, недоумевающего теперь на берегу Лыска.
За нами тронулась и большая лодка с неводом, на которую село четыре человека с шестами и веслами.
— Куда мы едем? Далеко? — спрашиваю я девушек.
— А вот к тому перекату, — указали они руками.
— Зачем к перекату? — спрашиваю я, любуясь их миловидностью и тою ловкостью, с которою они сильно, но плавно отталкивались шестом.
— А около переката и стоит рыба, мечется. Семга любит быструю воду и камни, — коротко пояснили они.
Но, не доезжая далеко до переката, через который я только что час тому времени переправился с своим плотом, партия лодок разделилась: тяжелая лодка с неводом пошла вперед возле берега, за нею тихонько тронулась половина лодок с нашей, а остальные семь остановились и вышли на берег в ожидании ловли.
Прежний разговор сразу затих, шутки и смех молодежи сразу сменились какою-то серьезностью, и мы, тихонько подпихиваясь шестами, потянулись гуськом к самому перекату, который уже явственно шумел своими каскадами, ворочая камни. Именно — ворочая камни, которые видно было, как шевелятся, подмываемые сильным течением.
Так тихо, молча двигаясь возле самого берега, мы проплыли с версту, пока не очутились у самого переката.
Он страшно ревел, скрежеща своими камнями; местами вода превращалась в пену, которая большими хлопьями расплывалась ниже его, прибиваемая течением к бортам наших лодок.
Раздался сигнал остановиться. Мы пристаем к берегу, и между рыбаками происходит какое-то таинственное совещание, словно они боятся кого беспокоить среди этого шума.
Затем все снова размещаются по лодкам и вооружаются шестами, и поперек реки, ниже переката, проворно поплыла на веслах большая с неводом лодка. И только что она двинулась, как стали из нее выметывать сеть, которую грузилами так и потащило книзу.
Сеть была живо перекинута через всю реку, и все лодки незаметно, быстро выстроились вдоль ее тетивы, которая была видна, поддерживая ее на весу, чтобы она не затонула.
Вдруг что-то белое как будто мелькнуло в чистой воде и понеслось по дну быстрой тенью.
— Семга! — зашептали девушки, которые теперь не сводили глаз с быстро мелькающих камней, словно плывших нам навстречу.
Но все старались попрежнему держаться как можно осторожнее; не качаться в лодке, не говорить, видимо, опасаясь вспугнуть этим чуткую, бойкую рыбу.
Опять что-то метнулось возле самой нашей лодки, словно стремясь перескочить сеть. Девушки приподняли ее повыше и насторожились еще больше.
— Ну, и бойко? — прошептал за мной кормщик, который следил за всем этим в своем участке, шопотом отдавая приказания, где поднимать сеть, когда попадались навстречу камни. — Только прозевай, только подпусти — живо тебе перескочит через сеть и уйдет опять на волю.
— Отчего она не идет вниз? — заметил я на это.
— Вверх, к перекату ей надобно, туда она стремится, — ответил он. — Назад ни за что не пойдет, разве какая уже побывала в сетях.
Мы незаметно проплыли, следуя за сетью, полтораста, двести сажен. Перекат уже остался позади, как навстречу нам из-за мыска вышла целая флотилия оставленных лодок, которая, правильно расположившись, словно корабли во время сражения, поперек реки, тихо надвигалась на нас.
Там тоже была спешная работа: дети кидали камешки, отпугивая рыбу вперед, мужчины с женщинами что есть силы напирали на шесты и весла; доносились крики и всплески весел.
— Что они там так шумят? — спрашиваю я девушек, которые теперь, не отрывая глаз, смотрят на воду.
— Рыбу гонят нам навстречу, — отвечали они.
— Заплывай влево! — вдруг раздался голос одного из руководителей. И обе лодки, повинуясь этому голосу, вдруг поворотили к правому, низкому берегу и стали сплываться. Образовали полукруг; лодки словно загородили течение, бросая теперь с криком камни в воду и шлепая что есть силы веслами; сеть потащили к правому берегу, и к ней пристали, словно громадные поплавки, все плывшие навстречу нам лодки.
Образовалась живая, изогнутая стена; рыбаки надрывались, отдавая друг другу спешные распоряжения; дети, женщины, девушки кидали камни, шлепали веслами, и мы с шумом, гамом окружили всю сеть, теперь вытаскиваемую уже на отмель выскочившими на берег людьми. Вдруг что-то блеснуло в воздухе мимо самого носа нашей лодки и упало в воду.
— Ах, чтоб ее! Перескочила ведь прямо у носа! — крикнул мой вожак, и девушки удвоили внимание, еще выше подняли сеть и застучали о борт веслами.
Между тем в кругу, заключенном сетью, что-то завозилось; послышались всплески, что-то заблестело в мутной воде и ударилось сильно головою в самый нос нашей лодки, что-то заплескалось в сети у самого носа.
— Поднимай! Поднимай! — кричали мужики.
Дети, женщины, девушки пришли в какое-то неистовство, стуча по борту лодок; круг суживается, лодки, отплывая до берега, высаживают людей, которые не перестают держаться за сети; кто-то упал, кто-то выругался, попавши неладно ногой, — и вот мы очутились у самой мотни.
— Держи! Держи! Поднимай выше сеть! — закричали рыболовы. Невод с криком „ура“ быстро был причален к самому берегу, и в мотне завозилась, зашумела рыба.
— Глуши! Глуши, ребята, бойчее! Вот тут! Вон там! Вон она! — закричали распорядители, которые стояли у сети, и в воду побежали, засучивши штаны, все свободные рыболовы и стали бить по ней, поднимая брызги, деревянными молотками-глушилами.
На минуту, две все смешалось; видно было только, как в мутной воде металась рыба, показывались ее хвосты и головы, как удары сыпались со всех сторон; люди ходили по рыбе и потом стали выволакивать ее, оглушенную, но еще трепещущую, и бросать на белый песок, на берег…
— Нельму, нельму, братцы, какую бог дал! — кричит один, вытаскивая из мутной воды громадную, аршина в полтора рыбу, и ударяя ее по голове.
— Вот так семужка! — кричит другой, вытаскивая на берег и едва сдерживая движения большой рыбы. И я вижу громадную семгу с загнутым носом, которая так и искрится на солнце своими разноцветными крапинками.
Мотня, главная мотня, еще в воде, и там что-то колышется.
Вот и мотню вытащили ближе к берегу, когда выбили всю рыбу в самом круге.
В ней оказалось семь семг и три нельмы с мелочью. Произошла новая бойня, и я отворотился, чтобы не видеть этих взмахов деревянных молотов, которые с глухим стуком опускались на голову рыбы.
Минуты через три дело было окончено, и на песке рядами лежали громадные рыбы, которые только тяжело разевали свои пасти, обливаясь кровью. Здесь было десятка два крупных рыб, между которыми больше всего обращала на себя внимание семга. Яркие лучи словно сжигали ее белую с разноцветными крапинками кожу, и я видел, как темнела она под влиянием их, подобно желатинной пластинке.
Всю эту рыбу вскоре бросили в одну широкую кадку, и женщины повезли ее на бивак, чтобы чистить и солить.
Рыбаки покурили свои трубки, с полчаса весело поговорили на берегу и вновь отправились на следующую тоню, к следующему перекату реки, где повторилась та же история.
Я уже не участвовал в новой ловле, а остался наблюдать на берегу, забравшись на высокую, отвесную скалу.
Передо мной открылась чудная картина северной природы: изгиб широкой, бурной, шумящей реки, местами с скалистыми берегами; по берегам широкие отмели из галек и камня; целый ряд холмов вдоль берегов, покрытых лесом, и море елей, сосен, пихты, лиственницы, уходящее в высь и сливающееся с далекими, синеющими горами. Настоящая тайга, Сибирь, непроходимая, неизвестная, знакомая только одному промышленнику зырянину.
