Избранное [компиляция] - Леонид Николаевич Андреев
В «Черных масках», при всей условной обобщенности драмы, все же проступают и очертания конкретных социально-общественных отношений, которые, разумеется, не следует истолковывать прямолинейно, но в то же время невозможно и вовсе отбросить. В годы реакции трагическое мироощущение Андреева усилилось, он не раз приходил к выводу о неспособности людей озарить жизнь светом, время реакции ассоциировалось в его сознании с темной ночью. Но мечта о подвиге, который уничтожил бы этот мрак, оставалась для писателя неразвенчанной. Ее он передавал и своим героям. Именно поэтому в финальной сцене драмы Черные маски исчезают.
В письме к Н. К. Рериху, написанном за неделю до смерти, 4 сентября 1919 г., Андреев вспомнил «Черные маски» и дал им несколько неожиданный комментарий: «Вот она, окруженная зваными… или незваными Революция, зажигающая огни среди мрака и ждущая званых на свой пир… А вот и они, частицы великой человеческой мглы, от которой гаснут светильники» (Родная Земля. Сб. 2-й. Нью-Йорк, 1921, с. 40–41).
…›
Впервые с подзаголовком «Представление в 2-х действиях и 5-ти картинах» — в альманахе «Шиповник», кн. 7. СПб., 1908.
Замысел трагедии «Черные маски» относится ко времени пребывания Андреева в Италии, на о. Капри в 1907 г. Главному герою пьесы — герцогу Лоренцо ди Спадаро писатель дал имя каприйского рыбака. Горький вспоминал в своем очерке о Л. Андрееве, что «когда ему (Андрееву. — А. Р.) говорили, что „герцог Спадаро“ для итальянца звучит так же нелепо, как для русского звучало бы „князь Башмачников“, а сен-бернардских собак в XII веке еще не было, — он сердился: „Это пустяки“» (Горький М. Полн. собр. соч. Художественные произведения в 25-ти томах, т. 16. М., Наука, 1973, с. 350), как бы подчеркивая тем самым абсолютную несущественность для своей пьесы какого бы то ни было реально-жизненного и исторического правдоподобия.
«Черные маски» — одна из самых обобщенно-символистских драм Андреева. Как о сугубо символистской драме Андреев говорил о ней корреспонденту газеты «Одесские новости»: «Поворотным пунктом моего творчества была сначала „Жизнь Человека“, а теперь говорят о „Днях нашей жизни“ как о повороте моем в сторону реальной драмы. Завтра я выпущу свои „Черные маски“, и будет опять поворотный пункт к старому» (Одесские новости, 1908, № 7680, 28 ноября).
Сообщая в письме к В. Ф. Комиссаржевской от 19 октября 1908 г. об отказе Московского Художественного театра ставить пьесу, Андреев писал: «Отдаю судьбу „Масок“ в ваши руки, дорогая Вера Федоровна. Уверен, что ваш театр сделает все возможное и покажет Художественному театру (как это было с „Жизнью Человека“), что и с малыми денежными средствами могут достигаться большие результаты. Одного мне очень хотелось бы: чтобы в заглавной роли выступил Бравич. ‹…› И одного мне только жаль: что не удалось мне создать в пьесе ни одной роли, достойной Вас; хотя в сцене в капелле перед моими глазами проходили именно вы, но этого так мало для вашей великолепной силы» (Театр, 1940, № 2, с. 116).
Премьера в театре Комиссаржевской состоялась 2 декабря 1908 г.
В роли Лоренцо выступил К. Бравич. Спектакль имел средний успех.
Драма Андреева вызвала противоречивые толки и отзывы в критике. Пьесу считали в высшей степени непонятной. Поэтому перед постановкой «Черных масок» в Москве, в театре К. Н. Незлобина (премьера состоялась 7 декабря 1909 г.), Андреев вынужден был сделать специальный комментарий в письме к режиссеру К. Н. Незлобину, носивший характер объяснения автора перед публикой накануне представления его пьесы. «Кажется, ни над одной новой вещью своею я не думал так много, как над „Черными масками“: как сделать так, чтобы стала пьеса понятнее и ближе публике, — писал Андреев. — Я не могу забыть буфетчика в театре Комиссаржевской, у которого на „Черных масках“ спросили, как идет торговля, и, разведя руками, горько отвечал буфетчик: „Недоумевают — и не пьют“. Как же рассеять недоумение? Гайдебуров читал перед спектаклями лекцию — не помогло и даже, как говорят, стало еще хуже. Сделать пояснения, обнажить скелет пьесы и вложить в уста герцога Лоренцо нечто в высокой степени удобопонятное: на тему о раздвоении личности, о борьбе в душе Лоренцо двух начал, мрака и света, Сатаны и Бога, о том, что мир призрачен, что обманывают нас и люди, и вещи — и мы сами обманываем себя, не зная правды? Провести ли наконец (так того желали критика и зритель) резкую разграничительную линию между реальным и ирреальным, между здоровьем Лоренцо и „болезнью“ Лоренцо, наставить вех, дощечек с протянутым указательным перстом, как это делается на всех немецких тропинках и в аллегорических произведениях, дать ясную хронологию событий: сперва заболел, потом позвал гостей, или сперва позвал гостей, потом заболел? Много думал я, дважды очень внимательно перечел пьесу и, простите, — ничего сделать не могу. Не вижу возможности, да и надобности не вижу. Что бы ни говорили недоумевающие о недостатках работы, о спешности, неряшливости, непродуманности, — для меня „Черные маски“, печальная судьба герцога Лоренцо, есть нечто цельное, раз и навсегда законченное и ничьего вмешательства не терпящее… даже вмешательства автора. И сколько бы я ни пояснял, никогда не поймет меня тот, кому чужды терзания совести бунтующей, печаль потерянных надежд, горе любви обманутой и дружбы попранной. Никогда не поймет меня тот, чья спокойно-комфортабельна душа, толстым здоровьем здорово ожирелое сердце, чей слух, обращенный к внешнему, никогда не обращался внутрь, никогда не слышал лязга сталкивающихся мечей, голосов безумия и боли, дикого шума той великой битвы, театром для которой издревле служит душа человека… Никогда не поймет меня тот, кто ни разу не зажигал огня на башне ума и сердца своего и не видел освященной дороги, по которой приближаются странные гости, и не понял той великой загадки бытия, по которой на зов пламени приходит тьма — эти черные, холодные, ни Бога, ни Сатаны не ведающие существа, тени теней, начала начал. Рожденные светом, они любят свет, стремятся к свету и гасят его неизбежно. И ни слова лишнего не хочу добавить к тому, кто не понимает меня и не поймет никогда. А для тех, кто понимает, лишние слова… излишни. ‹…› Боюсь, что и вас постигнет судьба тех театров, что мужественно брались за постановку „Черных масок“, не поймут и вас, хотя, как я видел на
