Собрание сочинений. Том 1. 1980–1987 - Юрий Михайлович Поляков
* * *
Прошел год или больше.
Было солнечное утро. Горожане торопились на службу. На остановках автобусов выстроились длинные очереди.
Молодая женщина осторожно катила сквозь толпу детскую коляску.
Один из прохожих, словно ждавший появления женщины, крикнул:
– Лиза!
Она оглянулась. Это и в самом деле была Мельникова. Она сильно изменилась: волосы по-домашнему убраны под косынку.
– Здравствуй, Лизанька, – проговорил Николай (а это был он), подойдя к своей бывшей жене.
– Здравствуй, – спокойно ответила она.
– Лизанька! – с нежностью начал он, беря Лизу за руку.
– Коля, – строго проговорила она, отнимая руку. – Ты меня знаешь. Я тебе уже объяснила: ничего сначала мы начинать не будем… Ничего!
– Послушай, – горячо перебил он. – У нас на заводе сегодня продовольственный заказ… фруктово-овощной… Я привезу!
– Не надо. У меня все есть.
– Я все равно привезу. И потом, надо рамы у тебя законопатить. Похолодание обещали!
Лиза слушала и грустно качала головой.
Детская молочная кухня. Наша героиня привычным движением положила в сумку бутылочки с молоком и кефиром, в специальную пластмассовую коробочку определила брикет творога и вышла на улицу. Когда она спускалась по лестнице к оставленной коляске, ее снова окликнули:
– Какая встреча, Елизавета Андреевна! – Перед ней, улыбаясь, стоял пенсионного вида мужчина с авоськой, отдаленно напоминающий былого Федора Федоровича Пыжова. – А я еще вчера приглядывался: вы или не вы? Материнство, знаете, меняет женщину.
– Как меняет? – спросила она, подавая руку.
– Успокаивает. Рад вас видеть. В самом деле рад! Я ведь, знаете, теперь даже благодарен вам за то, что меня сняли. Такой груз с плеч! Сначала, конечно, нервничал, даже в больницу угодил с сердечным приступом…
– Как сейчас со здоровьем? – участливо спросила Лиза.
– Утряслось. Много гуляю, вот внучке за молоком каждое утро бегаю, вместо зарядки. А у вас кто? – он кивнул на коляску.
– Дочка.
– Это хорошо. Отцы хотят сыновей, а любят дочерей. Сколько ей?
– Три месяца.
– А моей – четыре с половиной. Из декрета вам, значит, нескоро? Ну и правильно: женщина должна сидеть дома! Дома хорошо. Я вот книжку об электронике писать начал. Всю жизнь собирался, а теперь напишу, ЕБЖ.
– Что?
– Если буду жив. ЕБЖ. Толстой так говорил. Уважал судьбу Лев Николаевич. Кстати, я недавно в «Алгоритм» заглядывал…
– Ну, и как там дела? – полюбопытствовала Лиза.
– Как всегда! Ничего не изменилось, – махнул рукой бывший директор. – Нет, вы не подумайте, я не со зла! Просто если одно поколение в стену уперлось, это еще не значит, что новое поколение в ней брешь пробьет. Молодость – это не стенобитная машина. Это всего лишь – молодость, мое-то поколение худо-бедно страну через войну провело, восстановило после разрухи, в космос запустило… А что вы сумеете сделать, мы еще поглядим!
– Поглядите… – согласилась она и грустно призналась: – А я, честно говоря, очень рассчитывала на Луковникова. Энергичный, непримиримый…
– Был! Но какое это имеет значение? Беда в том, что мы с вами только на словах материалисты, а на деле – махровые идеалисты! Верим, что один человек, если его начальником назначили, может что-то изменить.
– А разве нет?
– Дорогая моя! Мы все вертимся в одном гигантском хороводе. Если хочешь что-нибудь сделать, сначала нужно освободить руки, но тогда сразу же выпадаешь из круга, и твое место занимает другой. Вот так, Елизавета Андреевна!
– Любопытная мысль! – отозвалась она. – Федор Федорович, дело прошлое, скажите, почему вы так поддерживали Колюжного?
– Колюжного? Он человек уважительный. Видите ли, в периоды сломов и потрясений уважительных не ценят, но когда приходит время восстанавливать развороченное, им цены нет! Они умеют быть незаметными, но незаменимыми. Не то что крикуны! Кстати, в Колюжном я не ошибся: его в Москву, в министерство забрали.
– Любопытно! – задумчиво повторила Лиза.
– Не столько любопытно, сколько правильно! – улыбнулся Пыжов. – Я прожил немало. Поменялись дома, лозунги, одежда, а люди остались прежними. Поверьте мне: учитесь быть незаметной и незаменимой. Когда вернетесь из декрета в райком, неприятности подзабудутся…
Она молча катила перед собой коляску.
– …Позабудутся, – настойчиво повторил он. – Научитесь уважать ладей. А то ведь Пыжова скинете, Марченко подсидите, а потом и вас начнут подсиживать и в конце концов удалят, как больной зуб! Стабильность нужна всем. Человеку страшно просыпаться утром и не знать, что с ним будет вечером. Понимаете? Отсюда тяга к семье. Во времена моей юности женщины в анкетах в графе «семейное положение» писали: холоста! С гордостью. А теперь, если без мужа, скрывают. Стыдно…
Лиза внимательно поглядела на Пыжова, выискивая в его словах насмешку, но он смотрел на нее добрыми глазами.
– Спасибо за советы, Федор Федорович! – поблагодарила она, давая понять, что ей некогда.
– Не за что, – усмехнулся Пыжов. – У нас страна советов…
Лиза задумчиво дошла до высокой, недавно отстроенной жилой башни. Полузнакомый сосед помог ей втащить коляску по лестнице. Она поднялась на лифте, открыла дверь и очутилась дома. Это была совсем новая, почти не обставленная, однокомнатная квартира. Интерьер свидетельствовал: никто, кроме Мельниковой и ребенка, здесь не живет.
Она умело перепеленала дочь, положила ее на кроватку и стала укачивать. Когда девочка уснула, Лиза тихонько вышла в кухню. На холодильнике рядом с телефоном стоял окантованный фотографический портрет Андрея Титовича, угол снимка был перечеркнут траурной полоской. Лиза некоторое время нерешительно смотрела на телефон, потом сняла трубку и набрала номер.
– Алло! – не сразу ответил заспанный голос.
– Вика… Это я – Лиза.
– A-а, Лизок! Доброе утро! Сколько времени?
– Девять. Ты вечером сегодня работаешь?
– Вечером. А что?
– Понимаешь… Я хочу… Мне нужно, – неуверенно начала объяснять Лиза, – с двенадцати до трех в одно место отлучиться. Маринку не с кем оставить.
– Все-таки пойдешь?! – с негодованием спросила Вика.
– Да, я решила…
– Ну и дура! – констатировала подруга. – Ладно, тащи Маринку! А к трем часам я ее прямо к «Алгоритму» подвезу – заберешь.
– Спасибо… Я все приготовлю: и пеленки запасные, и кефирчик…
– Договорились. Только зря ты туда идешь! У тебя теперь один выход: наплевать и забыть!
Областной драматический театр. Роскошный, вызолоченный зал, оставшийся от тех времен, когда в губернских городах кипела бурная театральная жизнь. Сегодня генеральный прогон нового спектакля, поэтому зал не полон, но собрались исключительно знающие и влиятельные люди. Постановщик спектакля, Дергачев, явно волновался, он сидел за режиссерским пультом, поглядывая то на сцену, то в зал. Рядом с ним устроился солидный, седовласый мужчина, по всей видимости, полномочный представитель областного управления культуры. Время от времени они дружески перешептывались.
Шел финальный эпизод. Сцена представляла брошенную деревню, чем-то напоминавшую знакомые нам Селищи. В разных концах сцены
