Берта Исла - Хавьер Мариас
Саутворт задумался, его маленькие честные глаза были словно обращены внутрь, как если бы он мучительно искал ответ, стараясь поглубже заглянуть себе в душу. Он больше не смотрел на часы и, видимо, забыл про занятия. Потом произнес уверенным тоном:
– Нет, я не сомневаюсь, что его тоже обманули. От него наверняка скрыли, что то убийство было выдумкой. Я мало что про них знаю, но не считаю спецслужбы способными убить невинного человека только ради того, чтобы заполучить кого-то к себе в актив. Давить и шантажировать – да, разыграть спектакль – да, запросто. – Он насмешливо вздохнул: – Думаю, устраивать спектакли – суть их методов. Так ведь?
– Это я могу подтвердить вам наверняка, – перебил его Том. – Это рутина, самое обычное дело. Вы и представить себе не можете, сколько людей мы имеем в своем распоряжении, людей, которых никто ни в чем не заподозрил бы. – Тут он заметил, что до сих пор использует местоимение “мы”, то есть все еще причисляет себя к ним. Как Тупра и Блейкстон в то давнее утро. Но Том не поправился. Постепенно он научится исключать себя из их числа, мысленно привыкнет к этому. – И меньше таких людей не становится. Как только человек попадает в это колесо, он начинает ждать и сам просит указаний, он уже никогда не захочет остановиться, он обуян жаждой деятельности. Спектакли разыгрываются по любому поводу, иногда просто ради антуража. Разыгрываются santiamen[59], ведь мир полон добровольцев – стихийных или корыстных. – Испанское слово выскочило у него случайно, хотя к тому времени оно уже редко употреблялось. Как это случалось и с испанским языком Саутворта, который вряд ли знал такие, например, слова, как pi spas (быстренько).
– Питера я прекрасно знаю, знаю уже тысячу лет, и он никогда не подстроил бы тебе такую ловушку. И не одобрил бы ее, если бы услышал про их план. Такие вещи противны его характеру, его кодексу чести. Я убежден, что он до сих пор верит, что девушку тогда задушили. Если, конечно, он про нее вообще когда-нибудь вспоминает. Скорее всего, нет, вот это я вполне допускаю. В голове у него много всего накопилось, слишком много всего. Он ведь родился в тринадцатом году – только вообрази себе! – да еще на другом конце света, в Новой Зеландии.
– И тем не менее он был учителем Тупры – так же как вашим и моим. Разве вы на месте Тупры поступили бы с ним так нечестно?
– Я нет, но я сделан из совсем другого теста и не занимаюсь тем, чем занимается этот тип. И с тобой я бы тоже так не поступил, хотя ты был всего лишь моим учеником. Ну а с этим Морсом, полицейским, ты не поговорил? Скорее всего, он сидит все там же, но стал по крайней мере инспектором. Это ведь он подробно рассказал нам обо всем, и это он якобы видел Дженет мертвой. – Саутворт скептически поднял брови и добавил с остатками простодушия, которое в тот день мог окончательно утратить: – Неслыханно.
– Нет. Я об этом думал, но не пойду к нему. Какой смысл? – ответил Том. – Он вряд ли мне что-то расскажет и вряд ли в чем-то признается, может даже заявить, что никогда в жизни меня не видел, ведь все это случилось больше двадцати лет назад и наверняка нет никаких протоколов. Разумеется, он тогда выполнял приказ и теперь не захочет ворошить такое далекое и неприглядное прошлое. Да ему никто и не позволит это сделать: то, что Корона хоронит, она хоронит надежно и до скончания времен. В лучшем случае Морс пообещает отыскать дело, которого, думаю, никогда не существовало, поскольку никакого убийства не было. Обратите внимание: Дженет Джеффрис даже сохранила прежние имя и фамилию, ее не заставили исчезнуть с лица земли, поменять их, им было достаточно, чтобы она исчезла из Оксфорда. И если существует дело, то там наверняка будет отмечено: “Виновный не найден” или “Дело не раскрыто”. Вот и все. Я бы только зря потерял время и привел в смущение этого человека, который показался нам тогда честным. Я-то знаю, что значит выполнять приказы, даже если они тебе поперек горла. И я готов его понять.
Мистер Саутворт, человек мирный и кабинетный, был глубоко потрясен услышанным, поскольку он и понятия не имел о подобных методах. Но даже мощное чувство справедливости не заставило его по-настоящему и хотя бы мысленно взбунтоваться, словно он признавал, что ничего нельзя противопоставить высшей справедливости – узаконенной, государственной. Но выглядел он ошарашенным, уничтоженным.
– Ну а что сказали тебе Тупра и Блейкстон? – спросил он осторожно. – С ними ты, надеюсь, поговорил? Призвал к ответу? Это, разумеется, была их выдумка. С Питера ты должен снять любые подозрения. Не ходи к нему, прошу тебя, не волнуй его. Он сильно огорчится, узнав, чем обернулись для тебя данные им советы. Непоправимыми последствиями. Он, видимо, всего лишь указал на тебя, сказал, что ты можешь быть им полезен, но не предвидел, как они используют эту информацию, не мог предвидеть такой извращенный маневр.
Мистер Саутворт защищал своего старого друга как родного отца. И хотя Томас внешне успокоился, посидев в уютном кабинете, его бывший тьютор почувствовал, что видит перед собой человека опасного и, если понадобится, безжалостного.
– Неужели они так высоко ценили мои данные, чтобы потратить на меня столько сил?
– Понимаешь, твои лингвистические способности были действительно исключительными. Особенно с точки зрения британцев, которым плохо даются чужие языки. Таких, как ты, крайне мало, и ты сам это знаешь. – Он решил ничего больше не добавлять в защиту своего учителя, поскольку, настаивая, мог добиться обратного результата. – Так что же, Тупра и Блейкстон не снизошли до встречи с тобой? Ведь они, именно они, разыграли все как по нотам.
Поначалу действительно не снизошли. Но с Тупрой Том все-таки побеседовал. Желание поговорить с ним жгло ему душу, пока он шел от Музея мадам Тюссо в сторону Дорсет-сквер, к своему дому. Но он быстро свернул с дороги и несколько часов бродил по городу и даже подошел довольно близко к запретному для него району, к зданиям МИ-6 и к Форин-офису. Том долго стоял у дверей, уставившись на них и прикидывая, находится там сейчас Тупра или куда-то уехал. Нет, он не собирался заходить и учинять скандал, его бы сразу остановили охранники. Разговор требовалось обдумать – и спешить не стоило. Но, честно говоря, и обдумывать тут
