Алексей Писемский - Люди сороковых годов
- Попрогулялся и, кроме того, получил весьма важные для меня сведения, - отвечал Вихров, все более и более выходя из себя. - Скажите, пожалуйста, monsieur Клыков, - продолжал он, употребляя над собой все усилия, чтобы не сказать чего-нибудь очень уж резкого, - какого имени заслуживает тот человек, который сначала говорит, что по его делу ему ничего не нужно, кроме полной справедливости, а потом, когда к нему приезжают чиновники обследовать это дело, он их опаивает дурманом, подставляет им для расспросов идиотов?
При этих словах Клыков побледнел.
- Это вас смутил кто-нибудь против меня, - говорил он, растопыривая перед Вихровым руки, - это все негодяи эти, должно быть!.. Между ними есть ужасные мерзавцы!
- Не лучше ли эти слова отнести к кому-нибудь другому, чем к мужикам!.. Дурман на меня перестал уж действовать, вам меня больше не отуманить!.. возразил ему тот.
- Помилуйте, да разве я могу себе позволить это, - произнес Клыков, опять разводя руками и склоняя перед Вихровым голову.
- Видно могли себе позволить; но, во всяком случае, извольте сейчас же мне написать, что все, что вы говорили о голоде, о пожарах и холере, - все это вы лгали.
- Не лгал, видит бог, не лгал, - проговорил Клыков со слезами уже на глазах.
- Подите вы, как же не стыдно вам еще говорить это! Если вы не дадите мне такой расписки, все равно я сам обследую дело строжайшим образом и опишу вас.
Клыков несколько времени стоял перед ним после этого молча; потом вдруг опустился на колени.
- Не погубите! - начал он мелодраматическим голосом. - Я отец семейства, у меня жена теперь умирает, я сам почти помешанный какой-то, ничего не могу сообразить. Уезжайте теперь, не доканчивайте вашего дела, а потом я соображу и попрошу о чем-нибудь для себя начальника губернии.
Вихров очень хорошо видел, что Клыков хочет от него увернуться и придумать какую-нибудь штуку; злоба против него еще более в нем забушевала.
- Дела вашего, - начал он, - я по закону не имею права останавливать и сейчас же уезжаю в самое имение, чтобы обследовать все ваши действия, как опекуна.
- Не по закону, а из жалости молю вас это сделать!.. Взгляните на мою жену, она не перенесет вашей строгости! - говорил Клыков и, вскочив, схватил Вихрова за руку с тем, кажется, чтобы вести его в спальню к жене.
- Не пойду я, извините меня, - отговаривался тот.
- Но все говорят, что вы - человек добрый, великодушный; неужели вы не сжалитесь над нами, несчастными?
- Нет-с, не сжалюсь! - воскликнул Вихров, которому омерзительна даже стала вся эта сцена.
Лицо Клыкова как бы мгновенно все передернулось и из плаксивого приняло какое-то ожесточенное выражение.
- Не раскайтесь, не раскайтесь! - заговорил он совсем другим тоном и начал при этом счищать приставшую к коленкам его пыль. - Начальник губернии будет за меня, - прибавил он язвительно.
- Тем более я сделаю не по вас, что господин начальник губернии будет за вас! - проговорил Вихров и снова вышел на двор. - Нет ли у вас, братцы, у кого-нибудь тележки довезти меня до вашей деревни; я там докончу ваше дело.
- Есть, батюшка, - отозвался ему один мужик, - у меня есть тележка.
- Ну, так подъезжай!
Мужик подъехал в грязной тележке, на какой-то неопределенного цвета и сверх того курчавой лошаденке.
Вихров полез в телегу.
- Не замарайся, родимый, - сказал мужик, - дай, я тебе хоть свой кафтанишко постелю.
- Не нужно! - сказал Вихров. - Только уезжай поскорее отсюда.
Мужик поехал. Прочие мужики пошли рядом с ним и, крупно шагая, не отставали от маленькой лошаденки. Вихров между тем жадно стал вдыхать в себя свежий осенний воздух. Влияние дурмана на него не совсем еще кончилось. Уехать со всякого следствия в дорогу было для него всегда величайшим наслаждением. После всех гадостей и мерзостей, которые обыкновенно обнаруживались при каждом почти исследовании деяний человеческих, он видел тихий, мирный лес, цветущие луга, желтеющие нивы, - о, как тогда казалась ему природа лучше людей! Проезжаемая на этот раз местность тоже была довольно приятна и успокоительна: небольшие холмы, поля, речка, мостик, опять холмы, поля...
Вихров принялся толковать с мужиками.
- В самой деле жена у вашего опекуна родит? - спросил он, предполагая, что Клыков и это солгал ему.
- Выкинула, сказывали, - отвечал шедший рядом с его телегой мужик, должно быть, староста.
- За неволю выкинула; бают, бил, бил ее, приехавши из города-то, подхватил другой мужик из толпы.
- Как, бил? За что? - воскликнул Вихров.
- А ни за што, ни про што, - отвечал опять староста, - нехорошо, очень несогласно живут!
- А она-то что же, дурная тоже женщина?
- Нет, она-то ничего, не богатая только, вот за это и срывает на ней свой гнев. Бумагу-то, говорят, как по этому делу получил, злой-презлой стал и все привязывался к ней: "Все, говорит, я на семейство проживаюсь!"
Понятно, что Клыков был один из отъявленнейших негодяев, и Вихров дал себе слово так повести его дело, чтобы подвергнуть его не только денежному взысканию, но даже уголовной ответственности.
- Скажите, пожалуйста, как же он вами управлял и в какой мере вас обижал?.. - спрашивал он мужиков.
За всех за них стал отвечать староста: народ в этих местах был хлебопашествующий, а потому - очень простой.
- Вот видишь, батюшка ты мой, - объяснил староста, - слух был такой попервоначалу... Чиновники тоже кой-какие маленькие нам сказывали, что мы вольные будем, что молодой барин наш имение маменьки своей не взял, побрезговал им. Однако же вот слышим-прослышим, что молодой барин в опекуны к нам прислан; так он и правил нами и до сей поры.
- И вы на него, как на помещика своего, работали?
- Все едино! - отвечал мужик. - Что ни есть, кормилиц к детям, и тех все из нашей вотчины брал без всякой платы; нашьет им тоже сначала ситцевых сарафанов, а как откормят, так и отберет назад.
Все это, как самый придирчивый подьячий, Вихров запоминал и хотел ввести в дело.
- То нам, ваше высокородие, теперь оченно сумнительно, - продолжал староста, - что аки бы от нашей вотчины прошение есть, чтобы господину опекуну еще под наше имение денег выдали, и что мы беремся их платить, но мы николи такого прошения не подавали.
Вихров и это все записал и, приехав в одну из деревень, отбирал от мужиков показания - день, два, три, опросил даже мужиков соседних деревень в подтверждение того что ни пожаров, ни неурожаев особенных за последнее время не было. Он вытребовал также и самое дело из опеки по этому имению; оказалось, что такое прошение от мужиков действительно было там; поименованные в нем мужики наотрез объявили, что они такого прошения не подавали и подписавшегося за них какого-то Емельяна Крестова совсем не знают, да его, вероятно, совсем и на свете не существует. Вихров потирал только руки от удовольствия: это явно уж отзывалось уголовщиной. Мужики потом рассказали ему, что опекун в ту же ночь, как Вихров уехал от него, созывал их всех к себе, приказывал им, чтобы они ничего против него не показывали, требовал от них оброки, и когда они сказали ему, что до решения дела они оброка ему не дадут, он грозился их пересечь и велел было уж своим людям дворовым розги принести, но они не дались ему и ушли.
- И хорошо сделали! - одобрил их Вихров.
Вслед за тем мужики ему объявили, что опекун уехал в губернский город жаловаться на них и на чиновника.
- Ничего, пусть себе жалуется, - сказал им Вихров.
XV
ТУЧИ НАЧИНАЮТ СОБИРАТЬСЯ
Герой мой очень хорошо понимал, что в жизни вообще а в службе в особенности, очень много мерзавцев и что для противодействия им мало одной энергии, но надобно еще и суметь это сделать, а также и то, что для человека, задавшего себе эту задачу, это труд и подвиг великий; а потому, вернувшись со следствия об опекунских деяниях Клыкова, он решился прежде всего заехать к прокурору и посоветоваться с ним. Тот встретил его с какой-то полуулыбкой.
Вихров рассказал ему все дело подробно.
- Я уж слышал это, - отвечал Иларион Захаревский, - губернатор приглашал меня по этому делу и говорил со мною о нем.
- Что же именно? - спросил Вихров.
Захаревский усмехнулся.
- Они тут совсем другой оборот дают! - начал он. - Они говорят, что вы взбунтовали все имение против опекуна!
- Чем же я взбунтовал? - спросил Вихров.
- Тем, что вы собирали их, говорили им речи, чтобы они не слушались опекуна.
- Я говорил им только, чтобы они показывали правду.
- Ну, а они объясняют, что вы к ним воззвание произносили! Давать всему какой угодно оттенок - они мастера; однако позвольте мне ваше дело посмотреть, - прибавил Захаревский, увидев в руках Вихрова дело.
Тот ему подал его, Захаревский просмотрел его с первой страницы до последней.
- Все очень обстоятельно обследовано; не знаю, как они вывернутся тут! - проговорил он.
