Ноша - Татьяна Нелюбина
Но, блин, упорно придерживался последней.
Почему?
Спрошу. Спокойно спрошу, спокойно выслушаю.
Неважнецкий я собеседник.
Аксель
Я понимал, что моя затея с «ужином при свечах» провалилась. Людмила хотела о чём-то спросить, но не спрашивала. Я тоже не лез на рожон, только, упреждая вопрос, заверил, что вынесу из кладовки «макулатуру», завтра же вынесу, пусть не волнуется.
Надо было её в кафе пригласить. В ресторан. Но она б отказалась: ах, я не готова!
Надо было не с сумками заявляться, а с цветами.
В следующий раз букет принесу.
А как хорошо мы вчера с Петером посидели! Наговориться не могли! И, слово за словом, выяснилось, что мы росли… в одном дворе! Меня он не помнил, я пацан был, а сестру мою вспомнил!
Нет, ну бывает такое? Росли в одном дворе!
А 13 августа 1961 года появились солдаты. Одни, с автоматами, никого не подпускали, другие, из стройбата, устанавливали бетонные плиты. Мне было четыре, но я помню, какое смятение началось. Кто-то выпрыгивал из окон на ту, на Западную сторону, потом окна-двери и все щели замуровали.
Петер тоже туда махнул.
И нас разделила Стена.
Западный Берлин, обнесённый Стеной, стал островом посреди ГДР. «Островитяне» сообщались с «материком», с ФРГ, только по специальным коридорам.
К нам они могли приезжать только по специальным пропускам, только через специальные контрольные пункты и только за плату – 25 западных марок в сутки.
А нас к ним не пускали. Заперли в ГДР.
Сестра вырвалась – вышла замуж. Если бы бежала, она не смогла бы к нам приезжать, бежавшим запрещался въезд в ГДР. Но она не бежала и поэтому к нам приезжала. Сколько было радости! Даже отец смирился, несмотря на их политические разногласия и на неприятности по работе – связи с западниками не поощрялись.
Но у всех почти там были родственники. Все с нетерпением ожидали посылок, особенно на рождество – эти сверкающие ёлочные игрушки, блестящие пакеты с подарками, коробки необычайно вкусных конфет, пряников, коржиков, марципана… сказка! Рождественский сон!
Люблю рождество.
О чём мы ещё с Петером говорили? О путешествиях. Петер с Галиной побывал в Сибири, на Байкале, в Новосибирске, откуда Галина родом. Этим летом они поедут по Транссибирской дороге.
А я не рвусь в Зауралье, на родину Людмилы. Она туда каждый год ездит, «домой», как она говорит. Оставляет меня одного на целый месяц. И каждый раз я боюсь, а вдруг она там останется?
Людмила
Мы с Митей добрались до детской площадки, где должны были встретиться с Настей и Машей. Мы так давно их не видели! Целых две недели! Они отдыхали на море. А мы скучали, очень по ним соскучились.
Маша со всех ног припустила к нам, а Митя не побежал навстречу, спрятался за меня.
Я возмутилась. Что за пацан? Ведь мечтал с Машей встретиться. А теперь, когда мечта – вот она, сдрейфил.
– Что, друг дорогой, домой пойдём?
– Нет, – Митя шагнул к Маше. Безоговорочно сообщил: – Мы будем играть, как я скажу.
Здрасьте вам с кисточкой. Да с такими замашками диктаторскими вряд ли он найдёт понимание у милой Машуни.
– Хорошо, – согласилась эта славная девочка. – Сначала мы поиграем, как ты хочешь, а потом как я.
Пока дети, по желанию Митьки, в полицейских играли – а в кого же ещё? – и то один другого в тюрьму сажал, то этот другой сбегал, мы с Настей не могли нарадоваться, наглядеться друг на друга.
Прибежал Митя:
– Я не хочу играть в лошадей.
– А ты через «не хочу», дорогой. Ведь теперь Машина очередь.
– Я люблю скакать, – Маша фыркнула по-лошадиному, – я скакаю быстрей, чем бабана.
– А я, – заверил Митя, – ещё быстрей.
Они ускакали, и я посмеялась:
– Полиглоты. Уже и по-турецки чешут: бабаанне. Но это бабушка по отцу. А ты ей – аннеанне.
Настя тоже засмеялась:
– Я – баба На. Маша просто сокращает. Вторую бабушку, Лизу, Маша зовёт не ома Лиза, а О'Лиза.
– Да? А почему не просто по имени?
– Дочка против. Дочка хочет, чтобы всё было правильно: «баба Настя», «ома Лиза».
– Попробовал бы Митька меня «бабой Люсей» назвать, я бы ему!.. Ну, расскажи, как отдохнули?
Настя с Кришаном и Машей были в Турции. Там – почти никого, немцы туда перестали летать, боятся терактов и Эрдогана. Но одна наша знакомая турчанка запротестовала: ах, ерунда! Это пропаганда! Там (на Турецкой Ривьере) тихо, спокойно, солнце, море – тёплое, ещё и купаться можно.
Дети набегались и пошли кататься на горке. Я с изумлением наблюдала за перевоплощением Мити – он по-рыцарски помогал Маше забраться наверх, за ручку держал, когда они вместе скатывались.
Ну и дела. В считанные минуты Маша превратила пацана в «рыцаря».
Мы, кстати, были единственные бабки на всей огромной площадке. Да нам с Настей медали нужно дать! Здесь бабки и дедки, за исключением турецких, не очень-то с внучатами носятся.
Может, и носились бы, если б им деток давали.
Здесь мамаши рожают, когда им самим впору бабками быть, вот детишек от бабок и ограждают, чтоб конкуренции избежать!
– Одно плохо, – пожаловалась я, – Митька вечно ревёт, не хочет домой…
– И у нас то же самое, – пожаловалась Настя.
Настин рассказ
– Ich bin ein Mensch[15], – сказала Маша, и я запомнила дату: 25 ноября 2016 года. Мы втроём были в Аланье, на турецкой Ривьере. Я думала, тяжело будет с четырёхлетним ребёнком. Но все страхи оказались напрасны. Маша не унывала, если был ливень:
– Ничего, наденем плащи, сапоги и пойдём гулять, я обожаю дождь и лужи.
Мы пошли и, став «лягушонками», квакали все втроём в унисон. Не просто так квакали, как вскоре выяснилось, выводили мелодию «Эх, полным полна моя коробушка, есть и ситцы, и парча…»
Маша всплёскивала ручонками и повторяла:
– Как красиво! Море! Пальмы! Ещё, ещё погуляем!
– Темно уже…
– Да, в темноте!
Мы пошли к светящимся фонтанам, цветникам, на детских площадках в кого только ни играли… Вернулись в отель.
Тихо легли, читали шёпотом (Кришан сразу заснул), у меня тоже глаза закрывались, но Маша попросила:
– А теперь расскажи сказку своим ротом.
С утра, пока мы собирались на пляж, Маша рисовала кошек и подписывала: ГОР. На четвёртом рисунке она написала: ГОРА.
Это первые слова, которые Маша написала сама.
Построили дом из песка. Маша спросила:
– А зачем тебе вымечки?
– Титечки. Я кормила твою мамочку молоком.
– Да,
