Хроника объявленной смерти. объявленной заранее - Габриэль Гарсия Маркес
Именно Педро Викарио, по его собственному признанию, принял решение убить Сантьяго Насара, а его брат поначалу только следовал за ним. Но тот же Педро Викарио счел долг чести исполненным, когда алькальд разоружил их, и тогда уже Пабло Викарио взял командование на себя. Никто из них не упомянул эти разногласия в показаниях, которые они давали следователю по отдельности. Но Пабло Викарио не раз повторял мне, что ему нелегко было убедить брата идти до конца. Возможно, у того был лишь минутный приступ страха, и всё же факт остается фактом: Пабло Викарио пошел в кладовку за другими ножами один, а его брат тем временем мучительно пытался спустить мочу — каплю за каплей — под тамариндовым деревом. “Брат даже представить не мог, каково это, — сказал мне Педро Викарио во время нашей с ним единственной беседы. — Словно толченым стеклом мочиться”. Пабло Викарио, вернувшись с ножами, застал брата всё еще в обнимку с деревом. “В холодном поту был от боли, — сказал мне Пабло Викарио, — и попытался уговорить меня идти без него, потому что он не в состоянии никого убивать”. Педро Викарио сел на один из плотницких верстаков, поставленных под деревьями для свадебной трапезы, и спустил штаны до колен. “Наверное, с полчаса бинты менял, которыми у него прибор был обмотан”, - сказал мне Пабло Викарио. На самом деле тот задержался не больше чем на десять минут, но было в его действиях нечто столь странное и загадочное, что Пабло Викарио принял их за новую уловку, с помощью которой брат надеется потянуть время до рассвета. Тогда он вложил нож в руку брата и чуть не силой поволок его спасать утраченную честь сестры.
— Тут выхода нет, — сказал он ему, — считай, мы это уже сделали.
Они вышли через калитку свинарника с незавернутыми ножами, преследуемые лаем дворовых собак. Начинало светать. “Дождя не было”, - вспоминал Пабло Викарио. “Наоборот, — вспоминал Педро, — ветер дул с моря, и звезды на небе можно было пальцем пересчитать”. Новость распространилась уже настолько, что Ортенсия Бауте, открывшая дверь своего дома как раз в тот момент, когда близнецы проходили мимо, стала первой, кто оплакал Сантьяго Насара. “Решила, они его уже убили, — сказала она мне, — потому что увидела ножи в свете фонаря, и мне показалось, с них стекает кровь”. Одним из немногих незапертых домов на этой окраинной улице был дом Пруденсии Котес, невесты Пабло Викарио. Всякий раз, оказавшись здесь в эту пору, и особенно по пятницам, направляясь на рынок, близнецы заходили сюда — выпить первую чашку кофе. Они толкнули калитку во двор и, окруженные собаками, узнавшими их в предрассветных сумерках, прошли на кухню и поздоровались с матерью Пруденсии Котес. Кофе был еще не готов.
— Потом выпьем, — сказал Пабло Викарио. — Мы торопимся.
— Понимаю, ребятки, — сказала она. — Честь не ждет.
Они, тем не менее, стали ждать, и теперь уже Педро Викарио подумал, что брат нарочно тянет время. Когда они пили кофе, Пруденсия Котес в пышном цветении юности вошла на кухню с кипой старых газет, чтобы оживить огонь в плите. “Я знала, что у них на уме, — сказала она мне, — и не только была с этим согласна, но в жизни бы за него замуж не пошла, не поступи он как мужчина”. Прежде чем покинуть кухню, Пабло Викарио взял пару газетных листов и дал один брату — завернуть нож. Пруденсия Котес осталась ждать на кухне, пока не увидела, как они выходят через калитку двора, и ждала еще три года, ни на миг не падая духом, пока Пабло Викарио не вышел из тюрьмы и не стал ее мужем — на всю жизнь.
— Только будьте осторожны, — сказала им она.
Словом, Клотильде Арменте не зря показалось, что близнецы настроены менее решительно, чем прежде, и она дала им бутылку коровяковой настойки, надеясь, что это их доконает. “В тот день я поняла, — сказала она мне, — как мы, женщины, одиноки на этом свете”. Педро Викарио попросил у нее бритвенный прибор ее мужа, и она принесла ему помазок, мыло, настенное зеркальце и станок с новым лезвием, однако побрился он своим разделочным ножом. Клотильде Армента подумала, что это уже предел мужской дикости. “Прямо как убийца из кино”, - сказала она мне. Но сам он объяснил мне впоследствии — и это было правдой, — что в казарме научился пользоваться опасной бритвой и потом уже не мог бриться иначе. Его брат побрился всё же более скромным способом — с помощью станка, взятого у дона Рохелио де ла Флор. Наконец, они распили бутылку — молча и медленно, — взирая с туповатым видом недоспавших на темное окно в доме напротив, а в лавку тем временем заходили мнимые клиенты, покупая не нужное им молоко, спрашивая продукты, которые здесь никогда не водились, с одним намерением — убедиться, что здесь и вправду поджидают Сантьяго Насара, чтобы убить.
Братья Викарио не увидели бы света в этом окне. Сантьяго Насар вошел в дом в 4.20, но ему незачем было зажигать свет, чтобы добраться до спальни, поскольку фонарь на лестнице горел всю ночь. Сантьяго Насар в темноте бросился на постель прямо в одежде, ведь спать ему оставалось всего час — в таком виде и нашла его Виктория Гусман, когда поднялась будить, чтобы он не опоздал к встрече епископа. Мы с ним пробыли в доме Марии Алехандрины Сервантес до начала четвертого, когда она сама отослала музыкантов и погасила огни на площадке для танцев, чтобы ее усердные мулатки могли прилечь в одиночку и передохнуть. Три дня и три ночи трудились они без устали, сперва тайно ублажая почетных гостей, а затем уже без церемоний, распахнув двери для тех из нас, кто не получил от свадьбы полного удовлетворения. Мария Алехандрина Сервантес, о которой мы говорили, что она заснет лишь однажды — чтобы умереть, была самой изящной и самой нежной женщиной из всех, что я знал, самой услужливой в постели, но
