Наталья (московский роман) - Александр Минчин
Интересно, а как она ко мне относится? Судя по ее виду, она думала, как одеться. Но это же еще так мало значит: каждая женщина такова: хочет хорошо выглядеть и нравиться. Может, она всегда привыкла одеваться со всею тщательностью, аккуратностью и старанием.
Вдруг брови ее нахмурились, она смотрела на фото, где в результате аварии на круге голова отдельно от гонщика взлетает над загоревшейся машиной.
Она тут же перевела взгляд повыше.
— Санечка, а тебе нравится Арьян?
Его огромный рекламный портрет кто-то привез из Франции и подарил мне.
— Я люблю только джаз и соул-музыку. А повесил просто так, чтобы стенка не пустовала.
Она принялась рассматривать дальше, выслушав мой ответ.
Гриня слинял так бесшумно, что я даже не заметил. Мы остались одни в комнате. В которой четыре стенки, один пол и один потолок. Нет, никаких мыслей даже не возникло, даже мельком не пронеслось в голове. Она уже стояла на пьедестале, возведенном, и возведенная мной.
Наталья устало опустилась на мою кровать, предварительно задернув постель шерстяным казенным одеялом с серо-черным клеймом. Одеяло тоже светилось в ее руках, как все, к чему она прикасалась.
— Я сегодня плохо спала, Санечка, сама не знаю почему. Так что ты прости, что я уж сразу села… без приглашения.
Было нереально, что она может вот так запросто обратиться ко мне, говорить со мной. Что она спит и может спать плохо и что есть кровати, которые держат ее тело, простыни, на которых она может лежать, спать. Прошел кратчайший отрезок нашего знакомства, и я поражаюсь своему паническому страху, своей боязни потерять ее, так и не обретя.
— Кошмары снились? — глупо осведомился я.
— Нет… не спалось как-то. А чем ты занимался?
— О, я спал без задних ног. Если бы Гриша не разбудил, так точно проспал бы и твой приход, и все на свете.
Она взглянула на мое девственно-врущее лицо, но не сказала ничего.
Потом улыбнулась:
— Ты так и будешь стоять, переминаясь с ноги на ногу, как провинившийся школьник перед учительницей?
Не мог я сесть с нею рядом. Ну не мог. Это было невозможно. Эта невзрачная, несчастная кровать, похожая на мою жизнь, приобретала свой особый смысл. Оттого что — на ней сидела Наталья. Мне казалось, что что-то изменится, произойдет, если я сяду с нею рядом… Совсем, кажется, выживаю из ума.
— Спасибо, я постою.
Язык еще вдруг как присох. Я мог трепаться с кем угодно и о чем угодно, а тут хоть застрелись, слова нужного вымолвить не могу. Я просто стоял молча и очень сложно менялся внутри. Я преклонялся перед нею. Честное слово, у меня никогда не было такого состояния, я и не знал, что такое может быть.
— Раз тебе хочется, то постой. Не думала, что я на зверюгу похожа, к которой приблизиться страшно.
Я натянуто улыбнулся.
— Саня, а ты что-нибудь кушал с утра? Конечно, нет, ты же ведь чуть не проспал мой приход. — Она пристально взглянула на меня. — А это очень вредно, одевайся, и мы сейчас же пойдем кормиться. Ты ведь маленький мальчик, за тобой нужен глаз и уход. Мама твоя далеко, а так как я гожусь тебе в мамы…
Она, богиня, спрашивала меня, несчастного грешника, о какой-то еде! Я вовсе не обиделся за «мальчика». Раз она так считает, значит, так и есть. А потом, в этой, как я понял, полуматеринской заботе было много приятного внимания. А когда тебе его вообще никто не уделяет… И вдруг уделяет она!..
Автоматом я подал ей дубленку, по-моему, так и не присутствуя пока на земле, оделся сам, и мы вышли из пылающего для меня общежития студентов номер два — на чистый, ясный, морозный воздух.
— Наталья, а давай поедем к моему родственнику на работу, он работает в поликлинике.
— А что, Санечка, у тебя что-то болит? — она тревожно взглянула на меня.
— Нет, — я даже засмеялся.
Мне не терпелось показать ее Б. Мне вообще хотелось, чтобы меня видел с нею весь мир. Чтобы все-все видели меня, жалкого Саньку, рядом с ней, с Натальей. А уж Б. — тем более.
Б. — это мой родной брат. Сколько я себя помню — он мне брат. Я никак не могу избавиться от этого. Он врач и зарабатывает себе прописку в Москве. До недавнего печального времени мы жили вместе с ним, меняя одну квартиру за другой. Потом Б. и это все мне страшно надоело, и я решил уйти на «дно» после рождественских каникул и пожить пару недель в общаге.
Сессию я сдал из рук вон плохо, на все четверки. Сдавал я ее целиком за десять дней. Так как первую половину прошлялся с какими-то подругами, и не последнюю скрипку в этом играл мой брат Б. Последовала немедленная реакция: прилетела мама. Остановилась в «России», вызвали неотложную «скорую помощь». Мне это помогло: я быстро спихнул сессию, порвал последние ниточки с Веркой, разъехался с Б., к тому времени мы порядком остохорошели друг другу, и поехал домой отдыхать от трудов и забот прошедшей сессии и тягчайшего семестра. Из-за которого я вообще мог попрощаться с институтом. И благодаря которому я встретился с Натальей. Наталья, Наталья — какое волшебное имя.
…И приехал домой. Где получил жестокий инструктаж от прародителя, кучу ВЦУ, впал в какую-то не то депрессию, не то меланхолию, что свет стал не мил. С тем и вернулся с каникул. Не прошло и недели, как вдруг… встретил ее.
Не скажу, чтобы ей особо понравилась моя идея встречи с братом. Она догадывалась, видимо, об истинности причин, но ответила:
— Если тебе очень хочется, то поехали.
Но ни сейчас, ни потом, ни вообще она не отказывала мне ни в чем и не противоречила никогда.
Я робко стукнул в дверь кабинета, за которой восседал величайший из гениальнейших, гениальный из благодействующих, благодействующий из существующих — мой брат Б.
— Нельзя, — властно донеслось из-за двери.
Еще бы! Узнаю брата Борю. Вечно у него что-нибудь нельзя. Я стоял около двери, наблюдая за Натальей, смотрящей в заиндевевшее окно. Выкатился больной а-ля Винни-Пух, и вслед за ним — встать! стоять смирно! снять шляпы! — выходит мой брат Б. Моя ягодка, моя жемчужинка, моя смородинка. Моя черешенка проронила, мое золотко обронило:
— Злодейская козявка, почему тебя так долго не было?!
Я страшно смутился. И быстро-быстро зашептал, краем глаза пытаясь увидеть, что делает
