Словно птица - Люси Кристофер
Дедушка кивком указывает на свою машину.
— Мне нельзя здесь парковаться. — Одна из скорых резко трогается с места, так, что дедушка подпрыгивает от неожиданности. — К тому же ей и без меня забот хватает.
Он несколько раз быстро кивает головой, из-за чего выглядит еще более взволнованным. Потом поворачивается к машине, и мы идем за ним. Дедушка открывает нам двери, Джек забирается на заднее сиденье и растягивается так, что занимает его целиком. Поэтому я сажусь вперед.
— Пристегнитесь, — говорит дедушка, захлопывая двери.
Когда мы выезжаем с больничной парковки, вокруг становится еще темнее. Кольцевая дорога абсолютно пуста, и я смотрю в окно на поля по обеим ее сторонам. Не могу понять, проехали ли мы уже то место, где упал папа.
Дедушка ничего не говорит, и это хорошо. Мне не хочется разговаривать. Та волна все еще стоит у меня в горле, готовая в любой момент выплеснуться наружу слезами. Возможно, дедушка вспоминает тот день, в который мы последний раз были в больнице все вместе, — день, когда умерла бабушка. Тогда он оставался там на ночь, а не мама. А я сидела дома с папой на диване, и мы ждали звонка из больницы.
Мы приезжаем к дедушке, и он сразу идет на кухню. Засовывая голову в шкафчики в поисках какой-нибудь еды, он расспрашивает меня о папе. Я рассказываю, как мы бежали к лебедям, когда это случилось.
Дедушка смотрит на меня в упор. По его лицу проскальзывает какая-то тень.
— Опять лебеди, — бормочет он.
Не знаю почему.
Он открывает холодильник и начинает там копаться. Из маленькой морозилки достает замороженное рыбное филе.
— Пойдет?
Джек закатывает глаза, потом наклоняется, чтобы погладить Дига.
Я скрещиваю руки на груди.
— Больше ничего нет?
— Боюсь, что нет.
Мы находим кочан размякшей брокколи и несколько больших картофелин, которые, кажется, провалялись здесь несколько лет. Потом обнаруживаем ванильное мороженое. Я помогаю дедушке почистить картошку и нарезать ее длинными полосками (приходится срезать глазки и позеленевшую кожуру) и кладу всю во фритюрницу. Когда дедушка закидывает брокколи в кастрюлю с кипящей водой, я замечаю, как дрожат его руки.
Мы едим, сидя на диване, и смотрим новости. Там говорят про взрывы машин, наводнения и похищение ребенка. Я смотрю на все это в полном оцепенении. Меня нисколько не волнуют все эти ужасные вещи, которые происходят с другими людьми. Меня волнует только папа и то плохое, что происходит с нами. Джек отодвигает рыбу на край тарелки и прячет под нее несколько кусочков брокколи. Я тоже съедаю мало. Только дедушка приканчивает всю рыбу. Он просто смотрит на экран и заглатывает кусок за куском. Может быть, у ветеринаров притуплены чувства и болезни и скорые для них — норма жизни.
Когда мы переходим к мороженому, звонит мама. Сначала она разговаривает с Джеком, но я придвигаюсь поближе к трубке и слушаю. Она тихим высоким голосом говорит Джеку, что папа стабилен, но ее пока не пустили с ним повидаться. Говорит, что мы, наверное, сможем навестить его утром, а сама она остается на ночь.
— А почему мне нельзя сесть в автобус и вернуться в больницу, чтобы остаться там с тобой? Что угодно лучше, чем сидеть и ждать здесь.
Дедушка удивленно смотрит на Джека из кресла, и тот замолкает. Потом трубку передают мне; голос у мамы очень усталый. Я снова и снова спрашиваю ее, как там папа. Как же ужасно, что мы торчим здесь, в тихом и спокойном дедушкином доме, когда папа лежит совсем неподалеку и мы очень ему нужны. Пока я разговариваю с мамой, мороженое тает и превращается в молоко. Теперь мне уже не хочется его доедать. Повесив трубку, я опускаю мисочку на пол, чтобы ее вылизал Диг.
Дедушка достает из шкафа несколько спальных мешков и спрашивает, где мы хотим спать:
— В гостевой спальне или здесь, на диване? Либо можете заночевать в старом доме.
Я вспоминаю, когда последний раз оказывалась в старом доме: с папой, дедушкой и тем лебедем. Интересно, он там и умер? И, кстати, где он сейчас? В холодной комнате на заднем дворе? Лежит там, вытянув шею, ледяной и одеревеневший. Меня пробирает дрожь.
— Я лягу в гостевой комнате, — говорю я.
Джек бросает на меня недовольный взгляд.
— Отлично, тогда я буду спать в старом доме.
Но я знаю, что ему одному уснуть не удастся. Ведь там в каждом уголке — призраки умерших животных. В конце концов он переберется на диван.
Когда телевизор переключают на программу об авиакатастрофах, я решаю уйти спать пораньше. Поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Расстилаю спальный мешок на голом матрасе, ставлю стакан воды на тумбочку у кровати. На всем лежит слой пыли, толстый, как мох в лесу, пахнет старой одеждой и пустотой.
Здесь все совсем не так, как в нашем доме в центре города. Не слышно ни шума машин, ни посетителей паба, ни полицейских сирен. Я лежу тихо, но за окном только ветер, качающий ветки деревьев. Сейчас не слышно даже приглушенного бормотания телевизора. Наверное, дедушка и Джек уже тоже легли.
Я смотрю на дорожки лунного света на ковре. От этого меня не клонит в сон. Я лежу и думаю о том поле с лебедями и вспоминаю, как упал папа. А потом поступаю как обычно, когда мне не спится: закрываю глаза и представляю себя совсем маленькой, ребенком, которому еще читают книжки на ночь. Воображаю, что рядом со мной сидит папа с толстым томом сказок Ханса Кристиана Андерсена на коленях. Он знает, какую сказку я хочу послушать, еще до того, как успеваю об этом сказать: «Дикие лебеди». Откинувшись на подушку, я слушаю, как папа читает строки, которые я знаю наизусть. Это история о братьях, превращенных в лебедей. Только для них это не благо, а наказание. Сестра должна спасти их, соткав для них волшебные рубашки. Картинки в книжке очень красивые, романтичные, в светлых пастельных тонах; крылья лебедей по краям — серебристые и золотистые. Папа всегда понижал голос, читая тот отрывок, где сестре приходилось ткать рубашки из крапивы. И в конце он обычно казался немного расстроенным, как будто ему не хотелось, чтобы братья-лебеди снова превратились в людей.
Я поворачиваюсь на бок и прижимаюсь щекой к пахнущей плесенью подушке. Думаю о том, спит ли сейчас папа, стало ли ему хоть немного лучше. Сжимаю руки и тихо надеюсь, что ночью не случится ничего плохого. Потом достаю из
