Словно птица - Люси Кристофер

— Есть птичка с таким названием… юрок, — говорю я, даже не успев подумать. — Они мигрируют из Норвегии.

И сразу чувствую себя идиоткой.

Гарри смотрит на меня, в недоумении наморщив лоб.

— Птицу зовут Гарри Юрок?

— Нет, не совсем. Без Гарри…

Он начинает смеяться и чуть не оглушает меня своим низким голосом, слишком громким для такого худого тела. В первую секунду мне кажется, что он смеется надо мной — как делают ребята в школе каждый раз, когда я говорю, что в воскресенье поеду с папой смотреть на птиц.

— Хотел бы я мигрировать в Норвегию, — бормочет он.

Я быстро встаю. На глаза опять наворачиваются слезы. Снова чувствую ужасный комок в горле.

— Эй, я же не хотел… — начинает Гарри.

Я трясу головой, чтобы его успокоить.

— Мне пора возвращаться.

И оглядываюсь по сторонам, чтобы понять, откуда я пришла.

Гарри указывает на выход.

— Третий этаж, крыло С. Следующее отделение по коридору после моего.

Я перевожу на него взгляд:

— И что там?

— Кардиологическое отделение. Тебе же туда нужно?

Я качаю головой:

— Пока нет. Мы сейчас просто ждем в приемном отделении.

— Я знаю все об ожидании. — Улыбка пропадает с его лица, и он снова смотрит на пакет с жидкостью. Потом кивает головой в сторону прохода, откуда я пришла: — Ну, тогда вон туда. Приемное отделение там.

Гарри снова откидывается на спинку кресла и смотрит на посетителей кафе. Хочется спросить его, кого или чего он ждет. Но я все еще боюсь, что голос меня подведет. Делаю шаг в сторону. Внезапно у меня возникает ощущение, будто я отсутствую уже сто лет. А вдруг с папой что-то случилось? Нужно возвращаться. Я в последний раз бросаю взгляд на Гарри. Раньше я его не видела, это точно. Просто он ведет себя дружелюбно. Ну или, по крайней мере, старается.

Он тоже встает. Пытается не задеть в процессе трубку, ведущую к его руке.

— Надеюсь, еще увидимся…

Он снова приподнимает бровь и ждет, чтобы я наконец сказала ему свое имя.

— Айла, — быстро говорю я и сразу пускаюсь в объяснения, как будто это так необходимо: — Пишется в четыре буквы, в середине «й».

Гарри кивает:

— Ага, как остров Уайт.

— Ага, наверно.

Кажется, он хочет еще что-то добавить, но я уже отворачиваюсь. Чувствую себя ужасно глупо оттого, что так странно ему представилась, а до этого трещала о юрках. А хуже всего то, что он чуть не увидел, как я плачу.

Парень отодвигается, пропускает меня.

— Позаботься о папе, — ласково говорит он.

Глава 12

Когда я наконец возвращаюсь, мама и Джек уже ждут меня, и я сразу чувствую себя виноватой.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Состояние папы стабильное, — говорит мама. — Его переводят в кардиологическое отделение.

— Мы едем домой с дедушкой, — говорит Джек. На его лице ничего нельзя прочесть. — А мама останется здесь до тех пор, пока не появятся еще новости. Она позвонит нам, когда можно будет его навестить.

Я смотрю на маму:

— Но я не хочу уезжать.

— Джек тоже не хочет, дорогая. Но если не уехать, придется провести здесь всю ночь. Сейчас мне разрешают одной навестить папу, но могут даже и в этом отказать.

— Но это я была с папой, когда все случилось! Они должны позволить мне его увидеть!

Я слышу, как визгливо звучит мой голос. И знаю, что говорю, словно маленький ребенок, но сейчас мне на это абсолютно наплевать. Мне просто хочется быть рядом с папой.

Джек шумно вздыхает.

— Подожду снаружи, — говорит он.

Я смотрю, как он проходит через приемное отделение, выходит сквозь стеклянные раздвижные двери и направляется к парковке. Мама кладет руки мне на плечи.

— Только одну ночь, — мягко говорит она. — В ближайшие часы все немного прояснится: мы должны убедиться, что с папой все нормально.

Она слегка улыбается, и мне это так знакомо, что я уверена: она говорит правду.

— Я скажу папе, что вы его любите, — добавляет она.

Нижняя губа у нее чуть подрагивает, кажется, она вот-вот расплачется.

Я уже поворачиваюсь, чтобы догнать Джека, но тут мама окликает меня:

— Вы же нормально проведете время у дедушки? Тебе не будет слишком тяжело?

Я мотаю головой. Но вообще-то мне будет очень непросто. Кажется, я ни разу не ночевала у дедушки. И у меня с собой нет никаких вещей. Мне хочется спросить у мамы, почему бы просто Джеку не присмотреть за мной дома. Но я не задаю вопросов. Наверное, Джек уже все спросил, а мама, кажется, и так на грани срыва. Не хочу сейчас усложнять ей жизнь.

— Я позвоню вам, как только что-то узнаю, — говорит она.

Выйдя на улицу, я начинаю высматривать Джека. Пока мы сидели в больнице, снаружи стало совсем пасмурно и холодно. Вскоре я замечаю его: он сидит на бордюре неподалеку от тех ворот, куда заезжают скорые… куда заехала скорая с папой.

— Я и сам не в восторге, — бормочет он.

У брата в руке горсть маленьких камушков, и он швыряет их под колеса въезжающих машин. Мне хочется сесть рядом и прижаться к нему, чтобы согреться, но сейчас он уже просто оттолкнет меня. Минут через пять на парковку въезжает дедушка на своем старом коричневом универсале. Со скрипом открывает водительскую дверь и выходит, высматривая нас. Он выглядит взволнованным и старым, потерянным среди ярких мигающих огней. Он щурится, всматриваясь через стеклянные двери в посетителей приемного отделения. Потом замечает нас на бордюре и, шаркая, подходит к нам.

Мы поднимаем головы и смотрим на него. Никто из нас не произносит ни слова. Дедушка снова косится в сторону приемной: наверное, хочет что-то спросить про папу. Но не спрашивает. Может быть, он просто не знает, что сказать.

— У папы был приступ аритмии, — объясняет Джек.

По тому, как при этих словах вздрагивает дедушка, я понимаю, что он знает, о чем идет речь, в отличие от меня. Но мне, конечно, понятно, что так называется тот сердечный приступ, который случился с папой в поле.

Джек кидает очередной камушек под машины, попадает в колпак колеса. Кажется, дедушка хочет одернуть его, но сдерживается. Вместо этого он просто говорит:

— Ну что, поехали? — и начинает нервно потирать руки.

— А с мамой ты