Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии - Коллектив авторов
Вы даже перестали хныкать. Это не так уж плохо, поскольку хныканье весьма докучает, не говоря уже о том, что искушает. На моей планете хнычут только закуски. А те, кто не закуски, те не хнычут.
Нет, вы должны меня простить. У меня в списке еще несколько карантинных групп, а моя работа – помочь им провести время, как я помогло провести его вам. Да, мадамсэр, оно бы и без того прошло, но не так быстро.
Теперь я просто просочусь под дверью. Весьма полезно не иметь скелета. В самом деле, сэрмадам, надеюсь, чума тоже скоро кончится. И я смогу вернуться к нормальной жизни.
Под магнолией
Июнь Ли
Пара договорилась встретиться с Крисси у Памятника битве. Она видела супругов всего раз, пять лет назад, когда занималась юридическим оформлением покупки их дома. Вскоре жена связалась с ней по поводу планировки участка. Крисси выслала материал, но клиенты пропали. Она и думать о них забыла, пока жена не прислала ей мейл с извинениями за долгое молчание. «Мы настроили свои сердца на то, чтобы пережить это время», – писала она.
Это были не первые ее медлительные клиенты. Ей нередко рассказывали о мучениях, связанных с назначением опекунов для несовершеннолетних детей или с принятием решений, касающихся их будущего. Сама она не удосужилась ни написать завещание, ни выработать какие-либо четкие планы – ну и что? Врач вполне может курить или, как ее отец, напиваться до бесчувствия. Никто не говорит, что ты обязан жить согласно норме, принятой в твоей профессии.
Магнолии, обрамлявшие аллею, стояли в самом цвету. Крисси подняла со скамейки большой, размером с ладонь лепесток. Цветы магнолии такие нахальные. Даже опавшие лепестки кажутся живыми.
Много лет назад под одной из этих магнолий Крисси и две ее лучшие подруги выкопали яму и закопали конверт, куда положили свои дневники, решив прочитать их по достижении пятидесятилетия. Дабы подчеркнуть торжественность момента, каждая засунула еще и по серьге. Крисси положила опалового единорога.
Когда им исполнилось пятьдесят, про конверт никто не вспомнил. История всплыла у Крисси в памяти только сейчас.
– Дженни? – неуверенно спросил человек, шедший в нескольких шагах.
Крисси сказала, что она не Дженни, и человек извинился. Видимо, пригласил Дженни на свидание? Им, наверно, придется снять маски, чтобы произвести друг на друга хорошее впечатление, подумала Крисси. А как же, сняв маски, они смогут выстроить доверительные отношения?
Пара тут же узнала Крисси, как и она их. Да их и было всего трое у памятника с рельефным изображением генерала Вашингтона. Пара извинилась, что двое их друзей, свидетели, опаздывают.
Крисси предпочитала пунктуальность. Она не любила пустую болтовню. И тем не менее спросила у пары, как у них дела с учетом локдауна. Муж вежливо кивнул и отошел. Возможно, тоже ненавидел пустую болтовню.
– А дети? В каком они сейчас классе? – уточнила Крисси.
Жена посмотрела в сторону мужа. Он стоял поодаль, рассматривая генерала Вашингтона.
– Итан в шестом.
Ответу предшествовало молчание.
Разве у них один ребенок? Крисси помнила про двоих, по такой же пустой болтовне пять лет назад. Но в завещаниях действительно было указано только имя Итана. Наверно, она перепутала их с другой семьей.
– Вы, должно быть, имеете в виду Зою? – тихо спросила жена.
– Верно… – ответила Крисси.
Она уже знала, какой ответ даст миссис Карсон, и испытала облегчение, заметив появившихся свидетелей. Зоя умерла. Крисси пожалела, что спросила про детей. Такой невинный вопрос, но ведь совершенно невинных вопросов не бывает.
Подписание заняло не более десяти минут. Пара состоятельна. Ни один раньше не состоял в браке, ни у одного нет детей вне брака. Без осложнений, так Крисси думала о подобных клиентах. И все-таки со всеми случаются осложнения. Обычно Крисси предпочитала на них не задерживаться.
Когда пара вместе со свидетелями уходила, Крисси крикнула жене:
– Миссис Карсон!
Муж и свидетели пошли дальше, треугольником, соблюдая необходимую дистанцию. Крисси хотелось сказать что-нибудь о Зое. Жена недаром упомянула ее имя.
Миссис Карсон кивнула на папку в руках у Крисси:
– Странным образом поднимает настроение, правда? Подписать завещания в такой солнечный день.
– Это было правильное решение, – машинально отозвалась Крисси.
– Да, – кивнула жена и еще раз поблагодарила.
Сейчас они расстанутся и, вероятно, больше никогда не увидятся. Крисси забудет о встрече, как забыла, что писала себе подростком. Но когда-нибудь она вспомнит эти минуты, и ей захотелось сказать не просто банальность, как хотелось помнить, что она себе написала, как хотелось в свое время найти слова для отца по поводу его пьянства.
– Мне очень жаль, – произнесла она. – Я о Зое.
Банальней не бывает, но правильных слов тут не найти. Как бы извинение за то, что ты так ничего и не сказал.
Жена кивнула.
– Иногда мне хочется, чтобы Зоя была не такой решительной. Чтобы она была, как я или ее отец. Мы оба медлительные.
А все-таки ни один учитель или родитель на станет поощрять нерешительность, медлительность ребенка, подумала Крисси. Почему они с подружками считали, что через несколько десятков лет еще будут помнить о тех дневниках, что они еще будут им интересны? Уверенность в устойчивости жизни для юного человека легко оборачивается отчаянием, когда в жизни ничего не меняется.
– Но вы пережили это время, – сказала Крисси, указав на папку.
Опять банальность, но банальности, как и медлительность, имеют свой смысл.
Снаружи
Этгар Керет
Через три дня после снятия карантина стало ясно, что на улицу выходить не намерен никто. По непонятным причинам люди предпочитают сидеть дома, в одиночку или с семьей, и от других держаться подальше. После столь долгой отсидки дома они отвыкли таскаться на работу, разгуливать по магазинам, болтать с подругой в кафе, отвыкли от того, что на улице кто-то вдруг противно бросится к тебе на шею только потому, что вы когда-то вместе служили в армии.
Правительство дало людям еще несколько дней, пусть, мол, оклемаются, но когда стало ясно, что ситуация не меняется, решило действовать. Полицейские и солдаты стали стучать в двери. И приказывать гражданам выйти наружу и вернуться к нормальной жизни.
Но что тут поделаешь! Проведешь в одиночестве 120 дней, а потом попробуй вспомни, чем ты раньше-то занималась. И не то чтобы не пробуешь. Вроде была там куча народу, возмущенного тем, что им не добиться какого-то разрешения. То ли школа? То ли тюрьма? Смутное воспоминание о парнишке с пробивающимися усиками, который швыряет в тебя камень. А может, ты вообще была социальным работником?
Ты стоишь на тротуаре напротив собственного дома, и солдаты, которые вывели тебя на улицу, машут тебе, мол, давай-давай, двигайся. А куда двигаться, ты не знаешь. Ты просматриваешь свой смартфон в поисках чего-то, что могло бы помочь разобраться. Предыдущие встречи, пропущенные звонки, адреса в контактах… По улице вокруг тебя снуют люди, некоторые
