Екатерина Садур - Перелетные работы

- Нет, лучше я зарежу Вовку, - обрадовался Арбуз. - Он жирный. С него выйдет много мяса! Так я то мясо отнесу на рынок и скажу, что говядина!

Вовка не двинулся с места. Паша-Арбуз сверкнул на нас гла-зами и отошел.

Вовка уселся рядом со мной на качели, и мы стали раскачивать-ся. Мне было тесно рядом с ним.

- Я очень боюсь, - призналась я ему.

- А что ты боишься, - ответил Вовка. - Вот я, например, никогда не умру!

- Это почему?

- Да потому, что вместо того, чтобы лежать лежнем в кровати, я начну двигать руками, ногами, вертеть головой. Вот все и увидят, что я жив! Ты про Тихона Николаевича знаешь? Видишь, он сидит на лавочке?

Я кивнула, но я ничего про него не знала. Тихон Николаевич сидел в плаще с бутылкой пива и рассматривал сломанные удочки дяди Кирши.

- Так вот, он умер в прошлом месяце! - прошептал мне Вовка.

- Не может быть! - поразилась я.

- Мне бабушка рассказывала, - продолжал Вовка. - Уж она-то врать не станет! Его положили в гроб и повезли на кладбище... - и он нетерпеливо затолкал меня в бок, чтобы я смотрела повнимательнее. Тихон Николаевич заметил наши взгляды, отставил в сторону пиво и заерзал на лавочке. - И вот везут его, везут, а он вдруг сел в гробу и спрашивает: "Куда это мы едем?" Все так смеялись!

- И что, ты думаешь, тетя Груша так сможет? - усомнилась я. - Ведь я за нее боюсь.

- А почему нет? - удивился Вовка. - Почему не сможет? Она будет шевелить руками, ногами, петь песни...

- Ты помнишь ту тетю в красном платье? - перебила я. - Она вчера танцевала тангоi в окне... Так вот эта тетя приходит к нам каждый день и читает про Бога. А сегодня она прочитала нам, как умирала одна женщина. Так страшно! - Вовка затих. - Она лежала в постели, над ней стояли родные, а в изголовье кровати - черти, потому что та женщина была великая грешница, но никто, кроме нее, не видел их. Они держали списки ее грехов и говорили, что заберут ее в ад. А потом прилетели два ангела с весами, толстой книгой и маленьким мешочком. Бесы стали кричать: "Она наша!" - и бросили на весы списки ее грехов, а ангелы открыли кни-гу и стали искать ее добрые дела, но ничего не нашли. Тогда женщина зарыдала и собралась идти в ад, но один из ангелов сказал: "Нет ли чего в этом мешочке? Мне отдал его один старик". И высыпал на весы три монеты, и те монеты перетянули грехи. Эти три монеты женщина когда-то подала нищему... Ангелы сказали бесам: "Она на-ша, и пойдет с нами в рай!" - и дали ей выпить чашу. Она выпила их чашу и тут же умерла, а ее душа ушла к Богу...

Вовка потрясенно смотрел на меня. И тогда я рассказала ему свой сон про тетю Грушу. Больше мне не с кем было поговорить. Вовка напряженно выслушал меня и заплакал...

Дядя Кирша вернулся поздно вечером. Когда мы с тетей Грушей открыли ему дверь, он стоял в подъезде в одних носках и держался за стену. От него так же, как и вчера, сильно пахло водкой. Когда мы открыли ему, он встал на четвереньки и заполз в квартиру. Я думала, что он хочет посмешить нас с тетей Грушей, и засмеялась. Но когда он заполз в квартиру, я увидела, что его носки все в крови. Он лег на диван, и тетя Груша попробовала стянуть с него носки, но он закричал.

- Где ты был? - спросила тетя Груша.

Но мы не поняли, что он ответил, потому что он говорил рвано и невнятно. Некоторые слова он выкрикивал, и его голос срывался в плач.

- Надо снять носки, - уговаривала его тетя Груша, и он согласился потерпеть.

Его ступни были темно-синими в глубоких грязных трещинах. Из трещин шла кровь.

Тетя Груша налила в тазик горячей воды и попробовала вымыть ему ноги, но, как только она прикасалась к его ступням, он начи-нал плакать и кричать.

Тогда тетя Груша вызвала по телефону врачей, но приехали они только через час. За это время дядя Кирша задремал на диванчике, но спал он беспокойно - хрипло дышал и всхлипывал во сне.

Врачей приехало двое. Один был старый и толстый, другой молодой и кудрявый. Я испугалась, что это подросток Валера, но толстый врач называл его Егор. У Валеры были желтые неподвижные глаза, а глаз этого я никак не могла разглядеть в темноте.

- Да включите же наконец свет! - закричал толстый доктор на тетю Грушу.

Тетя Груша неуклюже побежала к выключателю. От света дядя Кирша проснулся.

- У нас гости? - пьяно поморщился он на врачей. - Я никого не звал.

Толстый врач дотронулся до его ноги. Дядя Кирша вскрикнул.

При свете я посмотрела на молодого врача. У него были желтые неподвижные глаза.

- У тебя есть брат? - поняла я.

- Приготовь шприц, - попросил его толстый врач.

- Есть, - ответил он кому-то из нас.

Тетя Груша подошла к дяде Кирше и погладила его по голове.

- Где ты был, Кирилл? - снова спросила она.

Вместо ответа дядя Кирша снова заплакал.

- А где сейчас твой брат? - спросила я у молодого врача.

- Шляется где-нибудь, - раздраженно ответил он. - Будем брать в больницу?

- Будем, - кивнул толстый врач.

Тетя Груша заплакала.

- А где вы живете? - снова спросила я.

Молодой врач посмотрел на меня своими неподвижными глазами и сказал:

- У зоопарка.

- А как его зовут? - не отставала я.

- Кого? - не понял он.

- Твоего брата.

- Его зовут...

Но он так и не успел мне ответить, потому что в комнату вошли два санитара с носилками и унесли дядю Киршу в машину.

- Груша! - пьяно крикнул он на всю улицу.

В окнах Вовкиной квартиры зажегся свет. На мгновение вы

глянула его бабушка, и следом за ней мелькнуло испуганное Вовкино лицо. Машина с дядей Киршей тронулась.

Рано утром к нам пришла Вовкина бабушка. У нее под глазами чернели круги от бессонной ночи. Она стояла в ночной рубашке и в тапочках. Поверх рубашки был наброшен цветастый халат, но она его даже не запахнула.

- Что-то с Кириллом Николаевичем? - тревожно спросила она.

- Да, - кивнула тетя Груша. - Этой ночью его увезли в боль-ницу.

- Мой Вова... - и голос Вовкиной бабушки задрожал. - Мой Вова что-то видел! Вчера, когда вы с Лелей ушли домой, мы еще посидели немножко. Он сначала качался на качелях, а потом вдруг спрыгнул, крикнул мне, что сейчас придет, и побежал за дом. Его долго не было, и я уже собралась идти за ним, как вдруг он вер-нулся. Он был очень напуган и все повторял: "Дядя Кирша... дядя Кирша..." Я побежала за дом, но там не было никого. Вова мне ничего не рассказывает, может быть, расскажет вам!

Но Вовка, он стоял в подъезде под нашей дверью и подслуши-вал, Вовка пронзительно закричал:

- Не расскажу... не расскажу!

- Может быть, Леле скажешь? - мягко попросила его бабушка.

- И Леле не скажу, и никому!

И убежал обратно в свою квартиру.

Днем тетя Груша закрыла меня на ключ, а сама пошла на улицу. Она вернулась очень поздно, когда совсем стемнело.

- Я ничего не нашла, - сказала она.

- А куда ты ходила? - спросила я.

Она промолчала, но я знала, что она была за домом.

Все следующее утро тетя Груша звонила по телефону. Потом мы с ней пили чай с молоком на кухне, и она поджаривала на сково-родке кусочки хлеба и заливала их яйцом. Она почти не разговари-вала со мной, а когда я что-то спрашивала у нее, она мне не отве-чала, и мне приходилось повторять свой вопрос заново. На подоконнике лежала коробка папирос. На коробке была проведена голубая, сло-манная в трех местах линия и нарисован всадник на белом коне.

- Каз-бек, - прочитала я. - Кто такой Казбек?

Тетя Груша промолчала.

- Я тебя спрашиваю, кто такой Казбек? - повторила я.

- Гора, - сухо ответила тетя Груша.

- Какая гора?

- Высокая...

На подоконнике стояла пожелтевшая пепельница, полная окур-ков и плевков дяди Кирши. Я посмотрела в пепельницу: на дне лежал серый пепел и жженые спички. Форточка была открыта, и тюлевая занавеска подергивалась от ветра и краем норовила угодить в окурки. Я отодвинула пепельницу. Пепельница взвизгнула, проехав по подокон-нику, но тетя Груша даже не обернулась. И тогда я поняла: тетя Груша больше меня не любит. Она за что-то злится на меня. Наверное, вспомнила, как я выбросила ее рубль. Я села на табуретку, на которой обычно сидел дядя Кирша, и зарыдала. Тетя Груша выключила сково-родку с жареным хлебом и подошла ко мне. Она обняла меня. Я уткнулась лицом в ее коричневое платье с черными оборками и спросила:

- Это ты из-за дяди Кирши со мной не разговариваешь?

Тетя Груша вздохнула.

- Ты что! - убеждала ее я и гладила по коричневому воротнику. - Нам с тобой и без него будет хорошо! Пусть он там лежит в своей больнице. Так ему и надо! Ведь он обидел тебя. Давай выбросим рыболовные крючки из банки, его удочки все равно поломали!

И тогда зарыдала тетя Груша.

В комнате зазвонил телефон. Я выбежала на звонок, зажала нос двумя пальцами и сказала: "Алле!", но не услышала ответа, потому что тетя Груша выхватила у меня трубку.

- Да, да! - кому-то отвечала она. - Скажите ему, что мы сейчас приедем. Я вас не слышу... Нет, нет!

Мы вышли на улицу. Под деревьями снова никого не было. Круг, начерченный для игры в "ножички", стерся. Качели во дворе стояли совершенно пустые, но с дерева сорвался листик и упал на сиденье. У листика были желтые края. Тетя Груша быстро шла и тяжело дышала. Я за ней не успевала. Тогда она взяла меня за руку, мы побежали на остановку и сели в трамвай.