Екатерина Садур - Перелетные работы

Садур Екатерина

Перелетные работы

Екатерина Садур

Перелетные работы

Светлой памяти моей прабабушки

Сафроновой Зои Федосеевны.

ГЛАВА 1 - ТРЕЩИНА

Я проснулась и подумала: этот день я запомню.

С улицы через окно вливался солнечный свет и казался блед-нее теплого воздуха комнаты. Он лился не сплошным потоком, а распадался на лучи, которые острыми указками протягивались от окна к моей кровати и упирались в стену. Они показывали, что позолота на обоях осыпалась и что кое-где обои отошли от стены. В щелях просвечивало что-то розовое в масляных пятнах серебра значит, раньше комната была светло-розовой. Я накрыла ладонью солнечный зайчик, но не поймала - он тут же заплясал на моей руке.

- Этот день я запомню, - повторила я и села в постели.

На подоконнике лежали ножницы с загнутыми краями, крючки для удочек в спичечном коробке, разноцветный пластилин, жестяная баночка из-под зубного порошка, наполненная мелочью, и театраль-ный бинокль, белый, с золотым ободком. Крючки для удочек принадле-жали дяде Кирше, потому что он был рыбак; все остальное было общим, то есть моим.

Иногда тетя Груша складывала на подоконник лекарственные порошки, но они меня никак не интересовали: от них пахло ед-ким и кислым. У тети Груши или у дяди Кирши становились мутные глаза и вялая речь, как будто бы они не говорили, а притворялись; тогда они высыпали свои порошки в стакан с водой, залпом выпи-вали его и затихали. Я знала, что они старики.

Я посмотрела в бинокль, и деревья, росшие за окном, мгно-венно приблизились вместе со всеми своими бугристыми ветками, трещинами в коре и дрожанием листьев. Я перевернула бинокль, и двор тотчас стал маленьким и далеким, и те же самые деревья, которые минуту назад протягивали мне в лицо листья, рассеченные бледными прожилками, и умоляли о жалости, - эти же деревья отшат-нулись от меня и горделиво ушли на дно бинокля. Теперь они стали тонкими, как выгоревшие спички, а их ветки, сплетенные в своды между собой, казались мне зеленой паутиной. Теперь деревья стояли вдалеке и холодно мне кивали.

- А, Лелечка проснулась! - услышала я голос за спиной.

Я обернулась и кивнула.

В комнате стояла тетя Груша.

- Лелечка, что тебе приготовить на завтрак? - ласково спро-сила она.

У нее были крупные колечки кудрей, черных и седых. Если подряд шли две черные пряди, то третья оказывалась седой. Она любила подолгу стоять перед зеркалом и расчесывать по отдельности каждую прядь, и тогда я видела, что почти у всех ее черных волос белые поседевшие корешки. У нее было большое лицо с широкими бровями-дорожками. А глаза под бровями, карие у зрачка и светлые к краю, всегда смотрели удивленно и с любопытством. Когда она садилась, то под тяжелым подолом у нее тут же очерчивались толстые усталые колени. Мы с ней ходили в одинаковых сапогах из коричне-вого войлока на шнурочках. Эти сапожки назывались "прощай, моло-дость!". "Какая такая молодость?" - думала я, глядя на тетю Грушу, когда мы выходили гулять, и следом за нами бочком по ступенькам спускался старенький дядя Кирша...

- Что тебе приготовить? - повторила тетя Груша.

- Жареного поросенка, - ответила я, помолчав.

- Леля, - вздохнула тетя Груша, - у нас сейчас нет поро-сенка. Может быть, ты хочешь что-нибудь другое?

- Не хочу, - ответила я.

- Про поросенка мы прочитали с тобой в книжке, - терпеливо начала тетя Груша.

- Да, прочитали, - кивнула я.

- Карабас Барабас крутил его на вертеле над огнем для себя и для Дуремара.

- Крутил, - подтвердила я.

- А что, ты хочешь быть как Карабас Барабас или, может быть, как Дуремар?

- Не хочу, - сказала я, подумав.

- Так что тебе приготовить?

- Яичницу.

- Яичницу, - облегченно повторила тетя Груша.

- Да, - сказала я, - только чтобы она была без желтков!

- Как без желтков?

- А вот так! - ответила я и, притопывая, побежала на кухню.

На кухне за столом сидел дядя Кирша. Синий стол был накрыт белой клеенкой с красными ромбами. Дядя Кирша сидел на синем табурете, и синее пламя газа приплясывало над конфоркой.

- Леля хочет яичницу без желтков, - вздохнула тетя Груша.

- Ну и что? - ответил дядя Кирша. - Разбей яйца и отдели желток от белка.

Я молча слушала. Дядя Кирша потянулся через стол и вклю-чил радио. "Мы передавали концерт", - сказало радио и замолча-ло. Тюлевая штора зацепилась за край подоконника и нависла над полом.

- Выступает Анна Герман, - сказала я и завернулась в што-ру. - Один лишь раз цветы цветут, один лишь раз, один лишь раз... - громко запела я.

Дядя Кирша улыбнулся. Между зубов у него застряла капуста из борща. Он любил борщ со сметаной. Он очень неаккуратно ел.

Тетя Груша хлопотала над яичницей.

- Смотри, чтобы желтого не попало ни капли, - сказала я.

- Я очень стараюсь, Лелечка, - послушно ответила тетя Гру-ша, переливая яйцо из одной половинки скорлупы в другую.

- Ты очень строга, - заметил дядя Кирша.

- Ну и что? - удивилась я, скидывая с себя штору. - А сей-час выступает Алла Пугачева.

Тетя Груша обернулась к окну, чтобы посмотреть на меня, но я не успела запеть, потому что она сказала:

- Хулиганы, опять эти хулиганы! - и сморщила свое большое лицо.

Тогда дядя Кирша встал со своего места, и даже ложку забыл положить в тарелку - она так и осталась в его руке, - и подошел к окну. По подбородку у него бежала розовая струйка борща, он ее сначала не замечал, а когда заметил, то ладонью растер по щеке.

- Я люблю молодежь, - сказал он тете Груше. - Никакие они не хулиганы, просто вместе проводят время.

- Держись от них подальше, - расстроилась тетя Груша.

- А я с ними на равных! - выкрикнул он.

Он стоял и улыбался, и мне очень не нравилось, что у него на щеке засохло пятно борща, а между зубами висит желтоватый клочок капусты. Я обдумывала, как это исправить.

- Борщ остынет, - рассердилась тетя Груша. - Сейчас же садись за стол!

И мне показалось, что она не хочет, чтобы те, на улице, заметили нашего дядю Киршу; как он стоит и некрасиво улыбается и держит мокрую ложку в руке. Дядя Кирша попятился назад, не отрывая глаз от окна. Я быстро перебежала кухню и, как только он собрался сесть обратно за стол, выхватила из-под него табу-ретку.

- Яичница! - только и успела ахнуть тетя Груша. Дядя Кирша медленно осел на пол, и тогда она закончила: - Готова.

- Готово, - слабо отозвался дядя Кирша, сидя на полу. - Лель-ка, ты зачем отодвинула табуретку?

- Я не двигала, - тут же сказала я.

- Ах ты! - замахнулся на меня дядя Кирша, тяжело поднимаясь.

- Не сметь! - грозно вступила тетя Груша. - Ребенок по-шутил! - и поставила на стол яичницу без желтков.

После завтрака я пошла посмотреть в окно, но уже без бинок-ля. Своды деревьев вздрагивали от ветра. Ветер выворачивал лис-тья так, что они прижимались друг к другу, склеивались и даже иногда переплетались черенками. А когда он наигрался и отлетел, они потянулись за ним следом, умоляя, чтобы он не оставлял их.

Под деревьями стояли подростки и кидали в круг, начерченный на земле, перочинные ножи. Они заводили руку за спину и выкиды-вали нож из-за плеча так, чтобы он перевернулся в воздухе и по рукоять вошел в землю. Они кричали и толкались в грудь, потому что некоторые ножи вонзались в землю не полностью, а только кончиком острия. Подростки казались мне высокими, лохматыми, некоторые из них ходили в школьных формах с сумкой через плечо, небрежно сплевывали и ботинком наступали на плевок. Среди них вертелся один шестилетний коротышка. Я слышала однажды, как они называли его Паша-Арбуз. Они допускали его до себя, потому что он очень хорошо кидал ножи. А он вовсю пытался им угодить. Он докуривал их сигареты, караулил их портфели, если они куда-нибудь отходили, а когда они возвращались, он подбегал к краю тротуара и плевал на дорогу прохожим. Некоторые из прохожих ругались, некоторые не замечали. Подростки же в ответ дерзко хохотали и держали на-готове раскрытые перочинные ножи.

Я часто качалась на качелях и видела, как Паша-Арбуз бе-жит к ним и тащит за собой огромные сумки, полные хлебных бато-нов, сигарет и бутылок с пивом. Тетя Груша не раз говорила, что все это он ворует в магазине. И я думала, что она презирает его и смеется над ним, но однажды увидела, как она подала ему булоч-ку с маком и погладила по голове. Он отстранил ее руку, вырвал булочку и побежал, но потом остановился через несколько шагов и печально посмотрел на нее. А тетя Груша сказала: "Кушай, маленький".

- Как ты смела дать ему булочку с маком? - гневно спросила я, когда она вернулась домой.

- С чего ты взяла? - удивилась тетя Груша.

- Не отпирайся! - крикнула я. - Я смотрела за вами в окно!

- Лелечка, - ласково начала тетя Груша. - Его же никто никогда не угощал!

- Так ты любишь его, - догадалась я. - Вот в чем дело!

- А кто же его еще будет любить?

- Никто!

- Так нельзя! - засмеялась тетя Груша.