Евдокия Нагродская - Белая колоннада
— Ну так я совсем не приду ночевать, пойду к подруге.
Девушка отворяет наружную дверь, готовая уйти.
— Нет, нет, Зиночка, лучше я подожду, только ты ночуй дома, я всегда беспокоюсь.
— Это еще что за насилие над моей личностью! Когда захочу, тогда и приду.
Девушка вышла на площадку лестницы, хлопнув дверью.
— Все, даже муфта пропахла этой гадостью, — ворчала девушка, спускаясь с лестницы.
Она была, очевидно, взволнованна: густые черные брови ее были сдвинуты, красивое личико пылало.
Она была брюнетка, судя по этим густым бровям и красивым темным глазам, но волосы ее выцвечены перекисью водорода до золотистого цвета.
Она знала, что она делала, — эти волосы удивительно идут к ней, и контраст черных глаз и золотых волос делает ее почти красавицей.
Ей всего двадцать лет, но сейчас, когда ее полные, яркие губы слегка надуты, а все лицо выражает гнев и беспокойство, она кажется старше.
Сегодня словно нарочно все сложилось так, чтобы расстраивать и злить ее.
Отец отказал ей в десяти рублях, а ей нужны, необходимы белые туфли: на драматических курсах у них вечер — она читает мелодекламацию. У отца нет денег, это она знает, но от этого ей не легче.
Ах, как ее томит вся эта обстановка, этот кухонный чад, эти вечные отказы. Скоро ли это кончится! А самое главное, что ее грызет, это то, что не ладится самое главное, то, от чего зависит вся ее дальнейшая жизнь…
Зиночка торопливыми шагами входит в ворота большого казенного здания.
На мрачном казарменном дворе солдаты, звонко стуча, ломами скалывают лед. Грязные брызги летят во все стороны. Молодые безусые лица в бескозырках кажутся совершенно одинаковыми.
Зиночка всегда торопится перейти этот двор: ей кажется, что все эти одинаковые солдаты знают, что она идет к поручику Лопатову, у которого живет его брат, и пересмеиваются. Она терпеть не может заходить к нему в этот «офицерский флигель», но делать нечего: последнее время эти свидания было так сложно устраивать! Дома принимать его она ни за что не хотела. Конечно, она так поставила себя в семье, что ни отцу, ни матери не давала отчета в своих знакомствах, но дома была ужасная обстановка: вечно пахло кухней, и прислуживала растрепанная баба в грязном переднике и стоптанных туфлях.
Зина познакомилась с Лопатовым год тому назад в концерте в пользу чего-то, где она имела такой шумный успех в танцах à la Дункан[12].
Первое время она была уверена, что блестящий молодой человек даст ей блестящую обстановку, о которой она мечтала, но в этом пришлось скоро разочароваться. Он не скрыл от нее, что дела его запутаны, долги огромны, и, если он не поправит своих дел богатой женитьбой, ему придется оставить службу и придворную должность и уехать к теткам в провинцию.
Ей сначала льстило его ухаживание, но потом она влюбилась в него, эта страсть была так сильна, что почти заглушала желание роскоши и блеска.
Эта женитьба его, пока она была в проекте, не тревожила ее, ей она казалась выходом из теперешнего, угнетавшего ее положения.
Он даст ей роскошь, туалеты и сделает ей карьеру. Она, вращаясь в театральных кругах, хорошо понимала, как первые шаги к сценической славе трудны без денег или без покровительства.
Ну что же, если он и будет женат? Это только придаст особенную пикантность их любви.
Ей всегда нравилась роль «демонической женщины», эти роли она с особенным удовольствием играла на сцене, но в жизни они ей не удавались.
Первый ее любовник бросил ее для другой женщины. Это ее так оскорбило, что она хотела умереть, но тут за ней стал ухаживать известный артист, и самолюбие ее было удовлетворено. И на этот раз роль «демонической натуры» принадлежала скорей ему. Артист уехал, но на этот раз она не пришла в отчаяние, она только что поступила на драматические курсы и увлеклась ими.
Она подавала большие надежды и заняла между ученицами первое место.
У нее были молодость, красота, но не было рамки, а эту рамку могла ей дать только богатая женитьба Лопатова.
Но когда эта женитьба стала решенным делом, Зину охватила ревность, ее стала ужасать мысль, что Николай Платонович может вдруг полюбить свою жену. Накатова совсем не подходила к созданному Зиной типу забитой, жалкой девы, которую она собиралась презрительно жалеть.
Отчего он стал как будто холодней к ней, Зине, отчего избегает свиданий под предлогом сплетен? Теперь, идя к нему, она волновалась до боли в груди.
За дверью послышались шаги, и молодой белокурый солдат пропустил Зину в узкую, светлую переднюю.
— Дома? — спросила она.
— Никого нет, но, должно, скоро будут, — весело улыбаясь, отрапортовал солдат.
Она поморщилась, ей и эта улыбка на глуповатом лице показалась насмешливой.
— Я подожду, дай чаю! — резко сказала она, проходя в комнату.
Эта комната так хорошо была ей знакома: с большим письменным столом, восточною мебелью и оружием, развешенным над тахтой.
На стенах оленьи рога, на полу медвежьи и волчьи шкуры — трофеи охоты Николая Платоновича.
Около простеночного зеркала две гравюры, изображающие скачки, и над письменным столом портрет покойного отца Лопатова в форме того же полка, в котором теперь служил брат Лопатова.
Зина сбросила пальто, муфту и шляпу на кресло и, подойдя к зеркалу, поправила волосы.
«Я лучше, конечно, лучше этой Накатовой», — мелькнуло у нее в голове.
Она вынула карандаш, провела им по своим и без того темным ресницам, слегка подкрасила губы, попудрила нос. Все необходимые для этого грима снадобья она вытаскивала из сумочки синей кожи, которую достала из своей огромной муфты.
Взглянув еще раз в зеркало, она взяла книгу и легла на диван. Читать она не читала, а чутко прислушивалась, не раздается ли звонок в передней, но все было тихо, и слышалась только неровная стукотня ломов, скалывающих лед.
Боль в груди не проходила, это ожидание было мучительно; она составляла сцену между ней и им.
Отчего эти сцены ей не удаются с ним? Отчего она, усвоившая себе капризно-повелительный тон со всеми мужчинами, как-то пасует перед ним, Лопатовым?
Зачем она его так любит?
О, как бы она хотела полюбить другого теперь, а ему бросить презрение, заставить его мучиться, ревновать!
В передней раздался звонок.
Зина быстро выдернула шпильки из волос, приняла грациозную позу спящей, спустив с дивана ногу в ажурном чулке, и закрыла глаза.
Лопатов отдавал какие-то приказания в передней, потом открыл двери в комнату, где лежала Зина. Она не шевельнулась, тогда он тихонько попятился опять в переднюю и закрыл дверь.
Зина подождала несколько секунд, потом вскочила. Ей пришла мысль, что Лопатов оденется и уйдет, так и не повидавшись с нею.
— Николай! — позвала она.
— Сейчас, — отозвался он из спальни. Она быстро побежала к двери и дернула ее.
Лопатов стоял, нагнувшись у туалетного зеркала, старательно приглаживая пробор щеткой.
Черный галстук как-то смешно выглядел на белоснежной рубашке.
Николай Платонович, увидав входящую в комнату Зину, слегка поморщился.
— Мне нужно говорить с вами, — гордо сказала она.
— Милая моя, я страшно тороплюсь.
— Вы всегда торопитесь!
Эту фразу она хотела сказать насмешливо и гордо, но слова сами собой сказались почти жалобно.
— Ты прекрасно знаешь, что я занят.
— Я должна знать правду, слышите! — возвысила она голос.
— Ну хорошо, я заеду вечером.
— Я не верю вам, вы всегда теперь находите предлоги не приходить. Я должна говорить с вами.
— Пожалуйста, отложим до вечера.
— Нет, сейчас! Неужели вы смеете считать меня за женщину, которой можно пренебрегать! — закричала она почти истерически.
— Иди, Степан, — приказал Лопатов, и, когда дверь за денщиком закрылась, он повернулся к Зине и строго произнес: — Вы меня удивляете, что это за ежедневные сцены?
— Я не переношу вашего бесцеремонного отношения ко мне! Разве я из тех женщин, с которыми можно поступать, как с вещами? Я горда! Вы это знаете; если вы сейчас не останетесь здесь со мной, я ухожу, и ухожу от вас навсегда.
— Если вы собираетесь делать мне сцены, то лучше уж вам действительно уйти, — говорит Лопатов строго. Она хочет быть стойкой, гордой, уйти и потом заставить его прийти и валяться у нее в ногах, но она уже понимает, что ничего из этого не выйдет, что он не придет и она останется одна, одна, а она не может быть без него.
Гадкий, мучительный ком подкатывается к горлу, она дрожит вся, зубы стучат.
— Это подло, мерзко так говорить со мной! — визгливо вырывается у нее.
— Никакой подлости нет, а мне нужно ехать, и я поеду.
— Не поедешь! — бросилась она к двери.
— Да перестань ты делать сцены!
— Я хочу, хочу знать правду! Слышишь! Я вижу, что ты лжешь, избегаешь меня. О, я знаю! И ты думаешь, что я не буду бороться за свою любовь!
