Федор Сологуб - Капли крови (Навьи чары)

Он засмеялся хрипло, ненатурально, налил себе вина, выпил его жадно, и пробормотал:

- Хорошее вино.

- Всем надо денег, - холодно ответил Триродов. - Где же вы хотите их достать?

Остров завертелся на стуле. Хихикая, пожимаясь, потирая руки, он говорил:

- А вот к вам пришел. У вас, видно, денег много, у меня мало. Вывод, как пишут в газетах, напрашивается сам собою.

- Так. A если я не дам? - спросил Триродов.

Остров пронзительно свистнул, и нагло глянул на Триродова.

- Ну, почтеннейший, - сказал он грубо, - я рассчитываю, что вы не позволите себе такой самоочевидной глупости.

- Почему? - спросил Триродов, усмехаясь.

- Почему? - переспросил Остров. - Мне кажется, причины вам так же хорошо известны, как и мне, если еще не лучше, и о них нет нужды распространяться.

- Я вам ничего не должен, - тихо сказал Триродов. - И не понимаю, зачем бы я стал давать вам деньги. Все равно вы истратите их без толку, прокутите, может быть.

- А вы тратите с большим толком? - язвительно улыбаясь, спросил Остров.

- Если и не с толком, то с расчетом, - отвечал Триродов. - Впрочем, я готов вам помочь. Только прямо скажу, что свободных денег у меня очень мало, да если бы и были, я вам все равно много не дал бы.

Остров хрипло и коротко засмеялся, и сказал решительно:

- Мало мне ни к чему. Мне надо много. Впрочем, может быть, это по-вашему будет мало?

- Сколько? - отрывисто спросил Триродов.

- Двадцать тысяч, - напряженно решительным тоном сказал Остров.

- Столько не дам, - спокойно сказал Триродов. - Да и не могу.

Остров наклонился к Триродову, и шепнул:

- Донесу.

- Так что ж? - спокойно возразил Триродов.

- Плохо будет. Уголовщина, любезнейший, да еще какая! - угрожающим голосом говорил Остров.

- Ваша, голубчик, - так же спокойно возразил Триродов.

- Я-то выкручусь, а вас влопаю, - со смехом сказал Остров.

Триродов пожал плечами, и возразил:

- Вы очень заблуждаетесь. Я не имею оснований бояться чего бы то ни было.

Остров, казалось, наглел с каждою минутою. Он свистнул и сказал издевающимся тоном:

- Скажите, пожалуйста! Точно и не убивали?

- Я? Нет, я не убивал, - отвечал Триродов.

- А кто же? - насмешливо спросил Остров.

- Он жив, - сказал Триродов.

- Ерунда! - воскликнул Остров.

И засмеялся хрипло, громко и нагло, но казался оторопевшим. Спросил:

- А эти призмочки, которые вы изволили сфабриковать? Говорят, они теперь стоят на столе в вашем кабинете.

- Стоят, - сухо сказал Триродов.

- Да говорят, что и настоящее ваше не слишком-то чисто, - сказал Остров.

- Да? - насмешливо спросил Триродов.

- Да-с, - издевающимся голосом говорил Остров. - В вашей-то колонии первое дело - крамола, второе дело - разврат, а третье дело - жестокость.

Триродов нахмурился, строго глянул на Острова, и спросил пренебрежительно:

-- Букет клевет уже успели собрать?

Остров злобно говорил:

- Собрал-с. Клевет ли, нет ли, не знаю. А только все это на вас похоже. Взять хоть бы садизм этот самый. Припоминаете? Мог бы напомнить кой-какие факты из поры юных лет.

- Вы сами знаете, что говорите вздор, - спокойно возразил Триродов.

- Говорят, - продолжал Остров, - все-все это повторяется в тиши вашего убежища!

- Если все это так, - тихо сказал Триродов, - то вы из этого не можете извлечь никакой пользы.

Триродов смотрел спокойно. Казалось, что он далек. Голос его звучал спокойно и глухо.

Остров крикнул запальчиво:

- Вы не воображайте, что я попался в западню. Если я отсюда не выйду, то у меня уже заготовлено кое-что такое, что пошлет вас на каторгу.

-- Пустяки, - спокойно сказал Триродов, - я этого не боюсь. Что вы можете мне сделать? В крайнем случае я эмигрирую.

Остров злобно захохотал.

- Нарядитесь в мантию политического выходца! - злобно воскликнул он. Напрасно! Наша полиция, осведомляемая благомыслящими людьми, от них же первый есм аз, - но только первый! заметьте! - достанет везде. Найдут! Выдадут!

- Оттуда не выдадут, - сказал Триродов. - Это место верное, и там вы меня не достанете.

- Что же это за место, куда вы собрались? - с язвительною улыбкою спросил Остров. - Или это ваш секрет?

- Это - луна, - спокойно и просто ответил Триродов.

Остров захохотал. Триродов говорил:

- И притом Луна, созданная мною. Она стоит перед моими окнами, и готова принять меня.

Остров в бешенстве вскочил с места, топал ногами, и кричал:

- Вы вздумали издеваться надо мною! Напрасно! Меня вашими глупыми сказками не проведете. Провинциальных дурочек надувайте этими фантасмагориями. Я - старый воробей, меня на мякине не проведешь.

Триродов спокойно сказал ему:

- Напрасно вы беснуетесь. Я вам помогу. Я вам денег дам, пожалуй. Но с условием.

- Какое еще условие? - со сдержанною яростью спросил Остров.

- Вы уедете, - очень далеко, - и навсегда, - сказал Триродов.

-- Ну, это еще надо подумать, - злобно сказал Остров.

Триродов с улыбкою посмотрел на него, и сказал:

- В вашем распоряжении неделя. Ровно через неделю вы придете ко мне, и получите деньги.

Остров почувствовал вдруг непонятный для него страх. Он испытывал ощущение взятого в чужую власть. Тоска томила его. Лицо Триродова исказилось жестокою успешкою. Он сказал тихо:

- Bаша ценность такова, что я убил бы вас совсем спокойно, как змею. Но я устал и от чужих убийств.

-- Моя ценность? - хрипло и нелепо бормотал Остров.

Триродов гневно говорил:

-- Какая ваша цена? Наемный убийца, шпион, предатель.

Остров сказал упавшим голосом:

- Однако, вас не предал пока.

- Невыгодно, только потому не предали, - возразил Триродов. - А второе, не смеете.

-- Чего же вы хотите? - смиренно спросил Остров. - Какое ваше условие? Куда мне надо ехать?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Триродов оставил в Рамееве приятное впечатление. Рамеев поспешил отдать Триродову визит: поехал к нему вместе с Петром. Не хотелось Петру ехать к Триродову, но все же он не решился отказаться. По дороге Петр хмурился, но в доме Триродова старался быть очень вежлив. Принужденность была в его вежливости.

Очень скоро Миша подружился с Киршею, познакомился с другими мальчиками. Между Рамеевым и Триродовым завязывалось близкое знакомство, настолько близкое, конечно, насколько это позволяла нелюдимость Триродова, его любовь к уединенной жизни.

Случилось однажды, что Триродов с Киршею был у Рамеевых, замедлил и остался обедать. К обеду сошлось еще несколько человек из близких к Рамееву и к молодым людям. Постарше были ка-деты, помоложе - считали себя эс-деками и эс-ерами.

Сначала говорили, много волнуясь и споря, по поводу новости, принесенной одним из молодых гостей, учителем городского училища Воронком, с.-р. Сегодня днем близ своего дома был убит полицмейстер. Убийцы скрылись.

Триродов не принимал почтя никакого участия в разговоре. Елисавета смотрела на него тревожно, и желтый цвет ее платья казался цветом печали. Было очень заметно для всех, что Триродов задумчив и мрачен, как будто его томила тайная какая-то забота. В начале обеда он делал заметные усилия над собою, чтобы одолеть рассеяность и волнение. Наконец на него обратилось общее внимание. Особенно после нескольких ответов невпопад на вопросы одной из девиц.

Триродов заметил, что на него смотрят. Ему стало неловко, и досадно на себя, и это досадливое чувство помогло ему одолеть рассеянность и смущение. Он стал оживленнее, точно стряхнул с себя какой-то гнет, и вдруг разговорился. И голубою радостью поголубели тогда глубокие взоры Елисаветиных глаз.

Петр, продолжая начатый разговор, говорил со свойственным ему уверенно-пророческим выражением:

- Если бы не было этой дикой ломки при Петре, все пошло бы иначе.

Триродов слегка насмешливо улыбался.

- Ошибка, не правда ли? - спросил он. - Но уж если искать в русской истории ошибок, то не проще ли искать их еще раньше?

- Где же? при сотворении мира? - с грубою насмешливостью спросил Петр.

Триродов усмехнулся, и сказал сдержанно:

- При сотворении мира, конечно, это что и говорить. Но не заходя так далеко, для нас достаточно остановиться хоть на монгольском периоде.

-- Однако, - сказал Рамеев, - вы далеконько взяли.

Триродов продолжал:

- Историческая ошибка, была в том, что Россия не сплотилась тогда с татарами.

- Мало у нас татарщины! - досадливо сказал Петр.

- Оттого и много, что не сплотились, - возразил Триродов. - Надобно было иметь смысл основать Монголо-Русскую империю.

- И перейти в магометанство? - спросил доктор Светилович, человек очень милый, но уж слишком уверенный во всем том, что несомненно.

- Нет, зачем! - отвечал Триродов. - Борис Годунов был же христианином. Да и не в этом дело. Все равно, мы и католики Западной Европы смотрели друг на друга, как на еретиков. А тогда наша империя была бы всемирною. И если бы даже нас причисляли к желтой расе, то все же эта желтая раса считалась бы благороднейшею, и желтый цвет кожи казался бы весьма элегантным.