Константин Бальмонт - Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки
Узнать, что темные лица, в силу твоей добровольной жертвы, сделались радостно-светлыми, и что лживая низость стала правдиво-высокой – или отброшена к самым низинам, где ей и место, изменить своей волей основы жизни – большего счастия нет.
Я был в тюрьме, и знал это счастье, и больше у меня не было слез. Нет слез, кричал я с торжеством.
Нет слез. Я больше плакать не умею,С тех пор как посвящен я в колдуны.О, Вещая жена! Я ведал с неюВедовское. На зов ее струныСкликались звери. Говор человечийБыл меж волков лесных. А меж людейТакие, в хрипах, слышались мне речи,Что нет уж больше слез в душе моей.Кто там под пыткой? Кто кричит так звонко?Молчу. Себя заклял я колдовски.Мучь всех! Меня! Мучь моего ребенка!Мольбы не будет. Кровь забьет в виски.Забьется в голове как тяжкий молоть.Но слез моих тебе, палач, не знать.Пусть будет самый свод небес расколот,Ты проклят. Тверды мы. И эту ратьНе победить палачеством убогим.Мы все растем. Стальнеет пытка в нас.Минуты время движут кругом строгим.Ты проклят. Проклят. Жди. Еще лишь час.
Я был на свободе опять, на новой свободе. Стены тюрьмы умеют разрушаться – и во сне, и наяву. Я был на свободе, и весело пел песню заклятие о трех былинках. Мой голос был, свежий и юный, и звуки его доходили до тех, кто мне не был виден.
Все мне грезятся мысли о воле.Выхожу я из дома сам-друг.Выхожу я во чистое поле,Прихожу на зеленый луг.На лугу есть могучие зелья,В них есть сила, а в силе веселье.Все цветы, как и быть надлежит, по местам.И мечту затаив в себе смелую,Три былинки срываю я там,Красную, черную, белую.Как былинку я красную буду метатьТак далеко, что здесь никому не видать,За шумящее синее Море,К краю мира, на самый конец,Да на остров Буян, что в кипящем просторе,Да под меч-кладенец.Зашумит и запенится Море.А былинку я черную бросить хочуВ чащу леса узорного,Я ее покачу, покачуПод ворона черного.Он гнездо себе свил на семи на дубах,А в гнезде том уздечка покоится бранная,На дубовых ветвях,Заклятая, для сердца желанная,С богатырского взята коня.Упадет та уздечка, блестя и звеня.Вот, былинка еще остается мне, белая.Я за пояс узорчатый эту былинку заткну,Пусть колдует она, онемелая,Там завит, там зашит, зачарован колчан,В заостренной стреле заложил я весну.Трем былинкам удел победительный дан,И мечта – как пожар, если смелая.Мне от красной былинки есть меч-кладенец,Мне от черной былинки есть взнузданный конь,Мне от белой былинки – мечтаний конец –Есть колчан, есть стрела, есть крылатый огонь.О, теперь я доволен, я счастлив, я рад,Что на свете есть враг-супостат.О, на этом веселом зеленом лугуЯ навстречу бросаюсь к врагу!
Предо мной расстилалась вольная степь, предо мною мелькали луга и поля и леса. Я видел безмерность мира, который весь раскрывается, когда вольно подходишь к нему с свободной, раскрытой душой. Вольные реки Славянской речи ласкали мой слух, и качались, и зыбились, пели в моей трепетавшей душе. Я чувствовал слитность Неба и Земли, великую радость бытия. Радость любви и ненависти. Я, смеясь, продолжал ворожить, и стих мой, мой говор Народной Песни был, как хмель, освободителен. Я пел Наговор на Недруга.
Я ложусь, благословись,Встану я перекрестясь,Из избы пойду дверями,Из сеней я воротамиПротив недруга иду.Позабывши о неволе,Там далече, в чистом поле,Раноутренней росоюОсвежусь, утрусь зарею,И зову на бой беду.
Белым светом обнадежен,Красным светом опригожен,Я подтычуся звездами,Солнце красное над нами,И в сияющей красе,Как у Господа у Бога,Из небесного чертога,Алый день встает, ликуя,Ненавистника сражу я,Да возрадуются все.
7Я весело шел вперед, и не знаю, какой мир был богаче, тот ли, который зеленел кругом или тот, который светился и пел во мне, в душе моей. Я шел теперь по зеленому лугу. В конце своем он замыкался великой Водой. Великой текучею Влагой. Справа было болото, а слева полноводная река, в которую впадал журчащий ручей, знакомый мне с детства. Над ручьем была серебряная ива, а под ней, под ее трепетавшими листьями, росли камыши – и росли камыши на болоте, и вес они шуршали и шептались.
Шелест, и шорох, и шепот тех камышей, что росли над текучею влагой, которой можно было освежить себя, и тех камышей, что росли на трясине, которая засасывает, слагались в один прерывистый говор, великий, безмерный как Тайна. И мне казалось, что каждый камыш говорит: – Если нас срезать, и сделать из каждой тростинки свирель, мы расскажем о тайнах Жизни и Смерти, и составим великую музыку, поющую музыку флейт. Нас много, и мы победим. Мы царим над другими звуками, и царим над Молчанием. С полупрозрачных намеков на что-то, что мелькает, скользит, убегает, мы доходим до громкого гула, до кричащих угроз, мы доходим до крика убитого, и ведаем слово «Мщенье». Мы шепчем, шуршим, шелестим, мы ждем своего мгновенья, нас много, и мы победим.
И, застыв над Великим Теченьем, я понял с восторгом, что два талисмана со мною, и что знаю я две печали, и что красиво, красиво, отбросивши камень к низинам, развернуть широкие крылья.
Примечания
1
В тексте данного тома сохранена авторская орфография и пунктуация (Примеч. ред.)
2
Кроме Египетских мумий, существуют еще иные, например, Перуанские и Мексиканские, но они, насколько известно, случайны, и, являясь лишь высушенными телами, не представляют из себя мумий в точном смысле, – завершенного звена в сложной цепи верований.
3
Бругиг, впрочем, указывает на солнечный характер пирамиды, но я говорю не об исключениях, а о господствующем воззрении египтологов.
4
Нам ложе зла готовит Дьявол Трисмегист, Чтобы очаровать и успокоить души. Бодлер (фр).
5
«Il est des coeurs epris du triste amour du laid» (Poesies completes, 1.1, Ribeira).
6
чисто-артистические силы этого последнего не уступали так значительно силам Гойи. Они создали, однако, оба тождественный тип вампира, хотя Блэк не знал Гойи, и Гойя не знал Блэка. Но Бодлэр хорошо сказал, что в созданиях, порожденных глубокими индивидуальностями, всегда есть нечто похожее на периодические или хронические видения, которые с неизменным упорством посещают наш сон (Curiosites esthetiques, chapitre VIII).
7
Curiosites esthetiques, Ch. VIII.
8
Jose de Espronceda, El Diablo Mundo. Introduccion.
9
Предисловие к переводу сочинений Эдгара По, изданному книгоиздательством «Скорпион», и сделанному мной. Москва, 1901.
10
Отрывки из лекций читанных в Taylor Institution в Оксфорде, весной 1897-го года.
11
И Пушкин и Лермонтов слишком большие гении, чтобы всецело подчиняться своей литературной манере. И у того и у другого есть исключения из общего метода. Но, если в стихотворении Обвал Пушкин является даже как бы современным импрессионистом, это не более как случайная частичная черта, и если Лермонтов поистине звездная душа, эта звездность – романтичная прежде всего, она не отображение мистерий Природы, а земная тоска сильной личности, которой тяжко быть с слабыми ничтожными людьми.
12
Особенно хорош, в этом смысле, последний, 5-й, том стихотворений Лохвицкой, где и самый стих ее, всегда звучный, утончился, сделался более виртуозным, и дает возможность ждать от нее еще целого ряда красивых и сильных поэтических замыслов.
13
Читано перед русской аудиторией, в Латинском Квартале, в Париже, весной 1900-ro года.
14
Любопытна строка Благоухания, цвета и голоса, предвосхищающая знаменитую строку Бодлэра Les parfums, les couleurs et les sons se repondent, в одном из лучших его стихотворений, Correspondances.
15
Если мы прочтем в Les Debacles бельгийского поэта Эмиля Верхарэна, стихи Le Meurtre и La Tete, написанные десятки лет спустя после стихотворения Случевского, мы лишний раз можем подивиться на свою национальную скромность, и на несправедливое наше пристрастие к поэтам пишущим на французском языке. Проникновенные строки Случевского более сжаты, более сильны, и они более оригинальным движением приотворяют дверь в страшную область Мистического. В этом смысле высокоинтересны все демонические стихотворения Случевского, и замечательная его поэма Элоа.