Пять времен года - Авраам Б. Иегошуа

бы зайти, и вдруг его как пронзило — хватит покупок, даешь что-нибудь духовное. И хотя в нем все еще жила обида, нанесенная советом господина Шимони посетить зоопарк — как будто сефарды не могут наслаждаться музеями и картинными галереями! — он все же решил поехать в Венский лес. Нашел остановку шестого номера трамвая, убедился, что выбрал нужное направление, и сел в первый же подошедший вагон вместе с пожилыми австрийскими дамами, молодыми женщинами и их визжащими от восторга детьми. Трамвай, скрежеща и позванивая, доставил его в лес. Последняя остановка действительно оказалась возле ворот зоопарка. Его на мгновение потянуло все-таки зайти, но он решил, что в его возрасте это унизительно, и поэтому просто погулял среди больших красноватых деревьев, идя наугад по ухоженным дорожкам и то и дело встречая местных любителей природы, которые показались ему очень похожими на немцев, только более колоритными. Под конец он вышел к открытому кафе с большим фонтаном посередине. Фонтан украшали скульптурные изображения различных животных, и он присел в приятной тени возле изящной газели со слепыми каменными глазами, разглядывая гуляющую толпу, состоявшую в основном из пожилых людей, вышедших насладиться теплой погодой. Потом он вытащил захваченное из дому приложение к пятничной израильской газете, просмотрел весьма тенденциозную, как ему показалось, статью о жестоком обращении с женами в израильских семьях, отложил газету и со вздохом извлек из чемоданчика заветный второй том «Анны Карениной», чтобы дочитать все еще не оконченную седьмую главу. Постепенно он втянулся в чтение и увлеченно переворачивал страницу за страницей, пока наконец не дошел до описания того, как прекрасная, но отчаявшаяся женщина бросается под поезд и свет свечи гаснет в ее глазах. Он захлопнул книгу дрожащими руками. Хотя Ури и предупреждал его о том, что героиня покончит самоубийством, и он был к этому готов, это простое и детальное описание потрясло его, вызвав глубокое волнение и боль, которые постепенно перешли в теплое чувство благодарности автору, и он поднялся с места и стал ходить меж столиками, потягиваясь и хрустя суставами. Взгляд его упал на покрытый стеклянным колпаком поднос с пирожными, и он заказал себе одно и съел его с жадностью, снова сел и раскрыл книгу, чтобы начать последнюю, восьмую главу, ожидая прочесть о том, как был убит горем Вронский, узнав о смерти Анны, но вместо этого увидел, что сюжет неожиданно поворачивает в совершенно ином направлений, притом весьма скучном и далеком от самоубийства, и, прочитав две страницы, безнадежно махнул рукой и разочарованно закрыл книгу.

Время близилось к полудню, и парк стал заполняться подростками. Солнце жарило так, что там и сям уже открывали разноцветные зонты. Молхо поднялся, снова сел в трамвай и вернулся в город. Сначала он заглянул в гостиницу, но ключ от ее комнаты висел на месте, и поэтому он пошел пешком к посольству, но в кафе, что около него, сидело лишь несколько незнакомых ему людей, и никакого следа его спутницы. Очереди перед посольством тоже уже не было. «Выходит, они ее в конце концов все-таки приняли», — сказал себе Молхо и улыбнулся при мысли о том, как он удивит сегодня вечером господина Шимони.

13

«А тем временем, — весело сказал он себе, — сделаю-ка я что-нибудь полезное», — и, хотя голод уже напоминал о себе, направился искать какое-нибудь ближайшее туристическое агентство, чтобы получить точные сведения о возможном маршруте ее возвращения в Советский Союз. Он помнил, что на одной из улиц, по которой они проходили утром, было какое-то агентство, которое специализировалось на рекламе поездок по железной дороге, — его витрина была оформлена в виде шикарного купе железнодорожного вагона первого класса с обитыми кожей сиденьями, часть которых уже была превращена в постели, привлекавшие глаз прохожего своими белоснежными простынями; надо всем этим трепетала большая цветная фотография обворожительной красотки — она выглядывала из окна поезда, и ее волосы развевались на ветру. Он медленно шел по улице, пока не отыскал это заведение. Внутри, на стене, висела карта железных дорог, соединяющих Европу с Азией, вплоть до далекого Пекина. «Не упускайте возможность попутешествовать!» — взывали огромные плакаты на всех мыслимых европейских языках. Молхо был принят весьма радушно и буквально завален сведениями обо всех возможных поездках во всех доступных классах по любому желаемому направлению. Все это заняло изрядное время, и, когда он вышел оттуда, в небе над городом уже собирались темные тучи. Теплая дневная влажность липла к лицу, как мокрое полотенце.

Он заторопился в гостиницу, проверить, не вернулась ли его маленькая русская, но ее ключ по-прежнему висел на стойке Впрочем, на какой-то миг ему показалось, что он еще качается, как будто его только что повесили, но то была, вероятно, иллюзия. «Госпожа Занд, — сказали ему за стойкой, — не возвращалась с самого утра и ничего о себе не сообщала». Выбора не было — приходилось снова идти в кафе возле посольства. Вдруг ее все-таки не приняли, а она не поняла утренний уговор и теперь ждет Молхо там, боясь отойти от посольства. Он торопливо шагал по венским улицам, пробуждавшимся от послеполуденного перерыва; небо над городом становилось все более мрачным, и таким же становилось его настроение. Теперь он был уже встревожен. В кафе опять было полно народу, но ее нигде не было. Он протолкался к стойке и заказал себе гигантский бутерброд. «Может быть, она снова играет со мной в кошки-мышки, — угрюмо подумал он. — Впрочем, я сам виноват. Я избаловался, я слишком долго жил рядом с женщиной, все перемещения которой ограничивались несколькими метрами и сокращались со дня на день. Вот я и расплачиваюсь теперь за это». Пытаясь успокоиться, он вытащил свою неразлучную «Анну Каренину» и начал было снова читать восьмую главу, но вскоре отложил книгу с прежним недовольством. Было ясно, что никаких больших событий в этой истории уже не будет, и его даже удивило, почему Толстой не закончил свой роман смертью героини. Через окно кафе он видел ворота посольства, теперь их охранял всего один часовой. Оттуда то и дело выходили люди, но внутрь никто уже не входил. Неужели они действительно приняли ее к себе, сняли с него эту заботу?! Он расплатился, вышел, немного постоял и вдруг, приняв дерзкое и странное решение, повернул в сторону ворот. Ему повезло — часовой как раз отвернулся в сторону, и он уверенным шагом прошел внутрь, вошел в здание посольства и медленно, с бешено стучащим сердцем, пошел по длинным пустым коридорам, вспоминая,