Упражнения - Иэн Макьюэн
«Она наша величайшая романистка. Ее книги следует включить в школьную программу. Но она белая, гетеросексуалка, в летах и говорила вещи, которые могут отвратить от нее молодежь. К тому же, когда писатель находится на литературной сцене слишком долго, читатели начинают уставать. Даже если каждая ее новая книга отличается от предыдущих. Про нее говорят: «Она опять написала нечто ни на что не похожее!»
Правда, пока что в прессе не было упоминаний о том, что Роланд бил жену.
– Может, ты еще выйдешь сухим из воды, – дразнил его Рюдигер.
Он оставил Роланда в читальном зале, где тот продолжал сражаться с шедевром Музиля, и пошел писать имейлы. Через час он вернулся и сказал:
– Я тут подумал. Мне лучше завтра поехать с тобой. А то могут возникнуть трудности.
– Я бы этого не хотел.
– По крайней мере, дай я отвезу тебя к ней.
– Очень мило с твоей стороны, Рюди. Но я бы предпочел совершить эту поездку без тебя.
– Тогда пусть тебя отвезет мой водитель. И позвони ему, когда захочешь, чтобы он за тобой заехал.
Утром, когда они добрались до ее деревни, Роланд попросил водителя высадить его на шоссе у автобусной остановки. По его предположению, именно здесь сошел шестнадцатилетний Лоуренс. Роланд подождал, пока машина уедет. Впереди, метрах в ста, он увидел ответвлявшуюся от шоссе дорогу к дому Алисы. Он уже видел ее раньше – глазами сына. Было такое ощущение, что он оказался в месте, явившемся ему в давнем полузабытом сне. Память и теперешнее зрительное восприятие причудливо смешались, создав иллюзию возвращения. Дорога взбегала вверх по крутому склону к первому в веренице похожих друг на друга домов, словно они были вариациями одной-единственной навязчивой идеи архитектора. Низко нависшие крыши, темные окна и облицовка цементной крошкой придавали постройкам вид задумчивых крепостей. Как будто некий великан мстительно сплющил устремленные ввысь творения Фрэнка Ллойда Райта. Возможно, архитектурная задумка полностью исключала наличие деревьев и кустарников вокруг домов, чтобы подчеркнуть чистоту горизонтальных линий. Внизу, под крутым склоном горы, а вернее сказать, утеса, по шоссе в деревню и из деревни тек нескончаемый поток транспорта. От Рюдигера он знал, что она купила этот участок в 1988 году на гонорары от «Путешествия». Вероятно, это была спонтанная покупка, еще до того, как дом был выстроен, и без предварительного осмотра места. И как бы она ни относилась к своему новому дому после вселения, окунувшись в повседневные дела, она так и осталась здесь. Ее удержало здесь многое: книги, статьи, архивные материалы. Переезд мог бы иметь для нее роковые последствия. Судя по пейзажу, вряд ли ее окружали общительные соседи, да ей, вероятно, нравилось оставаться незаметной.
Миновав второй дом, он замедлил шаг, точно так же, наверное, сделал и его сын. Как и Лоуренс, он почувствовал, что ему требуется еще время, чтобы собраться с духом, притом что он несколько недель обдумывал свой приезд. Он вспомнил оскорбление, которое она нанесла ему в романе, но в этот самый момент не смог вызвать в себе праведный гнев. Вместо гнева его захлестнула сумятица давнишних воспоминаний, месиво непереваренных чувств и мыслей, груз и вкус которых он не испытывал многие годы. Как поздним вечером они пили шампанское на валуне посреди ручья около горы Сульвен, как она печатала на машинке свой первый роман, как она появилась в его брикстонской квартире с пакетом еды, как, лежа на покрывале с вышитыми цветами, они решили пожениться. Как Алиса, стоя на коленках, в заляпанных краской джинсах, красила купленный ими подержанный комод в спальне их клэпхемского дома, как они злобно ссорились из-за Восточной Германии, как занимались сексом – на берегу Дуная, во французских отелях, на жесткой кровати в ее доме на Леди-Маргарет-роуд, в саду позади фермерского дома в Испании и единственный раз, стараясь не шуметь, в доме ее родителей в Либенау, и каким пугающим чудом стало для них последовавшее затем рождение ребенка. Были и другие события, из которых они выскочили, туго свернутые или сбитые и вжатые друг в друга, выйдя из-под пресса времени единым целым. Но что из них получилось – бесформенный камень, золотое яйцо? Скорее, облачко, зыбкое видение, имевшее ценность лишь для него. Он не мог поделиться с ней, и это был важный момент утраты, которая уже его не трогала.
Но есть еще кое-что важное, о чем все забывают, когда любовь растворяется в прошлом, – как это было, каково это было на ощупь и на вкус находиться рядом на протяжении секунд, минут и дней, прежде чем то, что они воспринимали как само собой разумеющееся, было выброшено и оттеснено придуманным рассказом о том, как все закончилось, а затем и искажено постыдными причудами памяти. Рай это был или ад, никто уже не помнит. Романы и браки, закончившиеся давным-давно, со временем начинают напоминать почтовые открытки из прошлого. Короткая ремарка о погоде, торопливо рассказанная история, смешная или печальная, яркая картинка на обороте. Первым уходит, подумал Роланд, шагая к ее дому, твое зыбкое «я» – а именно, каким ты был раньше, каким тебя воспринимали другие.
Перед ее домом стоял белый автомобильчик, возле которого он остановился. Какая жалость, что ему пришлось напоминать себе об очевидном – что он вовсе не был резвунчиком, жившим лишь в своих фантазиях. Он был стариком, приехавшим в гости к старой женщине. Алиса и Роланд, лежавшие нагишом среди вечнозеленых дубов в дельте Дуная, где река разветвлялась, впадая в Черное море, существовали теперь не на этой планете, а лишь в его мыслях. Возможно, и в ее тоже. И, возможно, те дубы были соснами. Он приблизился к низкой входной двери. Не обращая внимания на начертанную готическим шрифтом просьбу воспользоваться боковой дверью, он позвонил в звонок.
Маленькая филиппинка в коричневом халатике открыла дверь и отошла в сторону, пропуская его внутрь. Прихожая оказалась слишком тесной для такого большого дома. Он подождал, пока прислуга плотно закроет дверь на пневматической присоске. Повернувшись к нему, она пожала плечами и одарила его обезоруживающей улыбкой. Эта дверь явно не вызывала у филиппинки восторга, но обсудить ее они не могли за неимением общего языка. В возникшей на несколько секунд тишине он вспомнил, как ездил в Белхем повидаться с Мириам Корнелл, и невольно представил себя самоуверенным дуралеем, разъезжавшим по Европе и навещавшим старых подруг, дабы обвинить их в старых прегрешениях перед ним. Но он себя простил. Ведь это был всего второй случай сведения старых счетов за последние восемнадцать лет.
Служанка ввела его в просторную гостиную, протянувшуюся на всю глубину дома, и дверь за ним затворилась. В комнате было темно, такой же темной она выглядела и снаружи. В воздухе висел сильный аромат крепкого табака. Наверное, сигареты «Голуаз». Он не знал, производили ли их до сих пор. Она сидела в инвалидном кресле в дальнем конце комнаты, за большим письменным столом перед компьютером с плоским монитором, окруженным высокими стопками книг. Сначала он заметил яркое пятно ее седых волос, когда она откатилась от стола и воскликнула, почти вскрикнула:
– Боже ты мой! Это еще что за пузо? И где твои волосы?
Он подошел ближе, решив пошутить:
– Зато я сохранил обе ноги.
Она весело расхохоталась.
– Einer reicht!
«Одной достаточно!»
Это было какое-то безумное начало. Словно он ошибся домом. Насмешливые оскорбления
