Николай Гарин-Михайловский - Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи

Ты приехал? Ты приехал?

Беклемишев с Алей и Беклемишева уходят в детскую.

Голос няни. Это папа, папа.

Санин (ходит большими шагами по сцене, наклоняясь вперед). Дети не узнают! Теперь прикрутим голубчика! (Продолжает озабоченно ходить.)

Проносят пакеты с игрушками.

Голос Али. Это игрушки?

Беклемишев. Игрушки, мой милый мальчик.

Беклемишева. На юг надо летом.

Беклемишев. Да, непременно. Это тебе, это тебе… это, а это тебе, моя маленькая, и это…

Беклемишева (входя под руку с мужем, ласково). Нет, постойте, счастье мое, я теперь за вас примусь… Вы когда выехали из деревни?

Беклемишев (смущенно). Что?

Беклемишева. Я телеграфировала управляющему, потому что вы сами стали безбожно молчать. (Грустно.) Не то, что прежде… Он ответил, что ты выехал из деревни двадцать седьмого: три дня, — значит, ты приехал вчера.

Беклемишев (смущенно улыбаясь). Но я приехал сегодня. Совершенно верно: я выехал двадцать седьмого, — но я провел сутки в Москве.

Беклемишева (весело). Зачем?

Беклемишев. По делам редакции.

Беклемишева. Это верно?

Беклемишев. С каких пор ты перестала мне верить?

Беклемишева. Верю, конечно. Но, миленький мой, об этой Рославлевой и о вас мне так прожужжали уши, что, наконец, и я начинаю не на шутку…

Беклемишев (полусерьезно). Нет, хоть уж ты не начинай…

Санин (на мгновенье останавливаясь, с горечью, но глядя вызывающе). А кому же, как не ей?!

Звонок. Пробегает горничная.

Беклемишев. На меня уж не раз ополчались, но до сих пор она не поднимала оружия…

Беклемишева (горячо, с отвращением). Так и до могилы, конечно, не подниму.

Горничная (в дверях). Анна Николаевна приехала.

Беклемишева (огорченно). Я же сказала тебе не принимать.

Горничная с озадаченным лицом смотрит.

Беклемишев (с досадой). Я не выйду.

Беклемишева (горничной). В гостиную проведи ее. (Уходя, Беклемишееу.) Я сейчас приду.

Беклемишев (кивает ей головой, Санину). Как поживаете?

Санин (смотря в упор на Беклемишева). Я ведь вчера вас видел в городе.

Беклемишев (быстро). Пожалуйста, только не говорите.

Санин (продолжая ходить, качает головой). Ах, Боря, Боря! (С горечью.) И все будет утверждать, что между нами только приятельские отношения… Комик вы… Себя, семью, родных оскорбляет, унижает, и даже не хочет этого замечать. (Смеется нервным тяжелым смехом, ходит, не смотря на Беклемишева, хлопает себя по ляжкам, качает головой.) Комик, комик… (Возмущенно, с достоинством.) Но, если я имею право, как ваш друг, друг вашей семьи, ваш родственник наконец, я спрошу: когда же конец (решительно трясет головой) всей этой грязной истории с этой женщиной, которая иссушит ваш Мозг — вы уже ничего не пишете, — ваше тело — вы уже старик, — разобьет жизнь этих всех?! И это Беклемишев— надежда, общественная сила?! Через год это будет изолгавшаяся жалкая тряпка в руках этой…

Беклемишев (с горечью). Ваня, ограничьтесь мной и не касайтесь того, кого не знаете.

Санин (энергично). Знаю, видел: не оставляет ни в ком сомнения, кто она.

Беклемишев (горячо). Стыдно, Ваня. (Устало.) Сейчас жена может прийти… Я буду у вас, и обо всем поговорим. Но, Ваня, если не хотите чего-нибудь страшного, ради бога, не затрагивайте при ней.

Санин (грустно). Да уж, конечно… Эх, Боря, Боря, думал я, что вы больше мужчина.

Беклемишев. При чем тут мужчина?

Санин. Мужчина, муж так мелко врать не станет, Боря.

Беклемишев (нервно). Ваня, да что ж вы, ей-богу?! Лучше, по-вашему, если бы я сказал правду и завалил сразу все здесь могильным камнем?! Ну, а эти на кого останутся?!

Санин (с отчаянием). Неужели же так далеко зашло?!

Беклемишев (мрачно, нехотя). Людям не распутать— только все погубить могут… (С порывом отчаяния.) Оставьте все мне: я все на себя взял — я лгу, я изоврался и изолгался, — хорошо… (Страстно.) Но легче, легче умереть… надо силу, чтоб жить… (Ходит, успокоившись.) Здесь одно время поможет: малейший неосторожный шаг…

Беклемишева (входя, веселая, счастливая) — Анна Николаевна непременно хочет тебя видеть Беклемишев (тоскливо). Я к детям хочу.

Беклемишева. На одну минуту.

Беклемишев. Ну, хорошо, идем.

Идут: Беклемишева останавливается, обнимает и несколько раз горячо целует мужа; Беклемишев искренне ей отвечает такими же поцелуями.

Санин (один). О-о-о! (Отчаянно машет рукой.) Нет, не могу, — сбегу. (Порывисто уходит.)

Входят Беклемишев и Беклемишева.

Беклемишева. Я загляну к детям.

Беклемишев подходит к окну. Входит Беклемишева.

Беклемишева. О чем ты задумался?

Беклемишев. Так… Весна нежная, прекрасная, зелень как паутина, в позолоте заката, горит даль и небо… Чудное мгновенье…

Пауза.

Наша жизнь такое же мгновенье, Маня… Я всегда думал, что может помешать мне в жизни?! Другие от природы эгоисты, — они сами уродуют свою жизнь… я не эгоист… нет больше для меня счастья, как видеть счастливые лица.

Беклемишева. Да, ты добрый… А между тем женочка ваша, мое счастье, все это время была такая несчастная… такая несчастная. Нет, нет, я не буду плакать… Мое солнце со мной, и нет больше мук… нет?

Беклемишев (тихо, уклончиво). Кто смутил тебя, Маня?

Беклемишева (быстро). Сердце мое смутило меня, Боря… Оно и теперь смущено.

Беклемишев. Маня!

Беклемишева (быстро идет, затворяет двери детской, порывисто возвращается). Боря, ты добрый, прекрасный! Большое счастье любить тебя… большое горе потерять тебя… но еще большее горе… быть обманываемой… Боря, не унижай меня… скажи… я найду силы… (Бессильно садится на стул.)

Беклемишев. Не обманывай себя: не нашлось бы у тебя сил. Да и не надо их. Я люблю тебя, Маня! Ты знаешь это… Могу ли я не любить тебя? Кто создал из меня художника, кто, когда никто, кроме тебя, еще не знал меня?.. Когда я в отчаянье рвал свое писанье, кто плакал, собирал клочки и склеивал их потом? Маня, как то солнце, как та весна прекрасная, так прекрасна ты в моем сердце!.. (Дико.) А-а!!

Беклемишева (бросается к нему). Боря, что с тобой?!

Беклемишев. Но это ужасно, Маня: я не могу жить без тебя, я люблю, люблю тебя, детей… а ты не веришь.

Беклемишева. Боря, верю, верю… Прости минутную слабость. (Обнимает его.) А, какое счастье!

Занавес

Действие третье

Богатый кабинет в квартире Рославлевой. За маленьким письменным столом с правой стороны сцены сидит Рославлева и переписывает. Она похудела, одета просто, в капоте, прическа простая, лицо озабоченное, печальное.

Рославлева (кладет перо, задумчиво, устало). Итак, переговоры с этим негодяем кончились ничем… Но он будет доволен моим письмом… (Берет письмо и читает.) «Невоздержанность и неустойчивость Вашего характера, возмутительные притязания, совершенное непонимание меня — обрисовались снова и вполне. Я отказываюсь от всех дальнейших переговоров — унизительных, где торг идет и выкуп из рабства. Твердо верю, что избавлюсь от Вас, величайшего несчастья моей жизни, и так и не достигнете Вы Вашей гнусной цели — завладеть мной и моим состоянием. Но если бы Вы и добились, то помните, хорошо помните, что этот день Вашего торжества будет для Вас же и страшным днем. Глубоко заблуждаетесь, если думаете, что будете иметь дело все с той же девчонкой, которую Вы могли запугивать, бить и нагло издеваться… Горько ошибетесь: Вы встретитесь с женщиной, которая спросит у Вас отчет за свою разбитую жизнь. Никогда Вам не принадлежавшая, всегда искренне презиравшая Вас…» (Вздыхает.) А Бори все нет… (Смотрит некоторое время перед собой, поправляет волосы, нагибается, смотрит на часы.) Семь часов. Если и с этим поездом не приедет? (С слабой иронической улыбкой.) Обещал вместе завтракать… (Плачет, быстро вытирает слезы и продолжает писать.)