Те, кому никто не верил - Мария Блинкина-Мельник
Так оно все и продолжалось. Я тащила сонную Лизу в школу на десять минут раньше. Садилась в машину, ловила все более восторженные взгляды Сержа, стоически терпела его комплименты… Обычно я все неоднозначные ситуации обсуждала с Ирой, а теперь выходило, что и совета спросить не у кого. Муж, вместо того, чтобы вызвать Сержа на дуэль, обозвал меня фантазеркой. Мама, которой я вкратце рассказала об этих странных поездках, воскликнула:
– Ой, Аня, не придумывай. Молодым матерям, которые долго сидели с детьми, вечно что-то мерещится. Вот и ты у нас такая. У тебя с Лизой перерыв стажа был два года.
– Мама, ну причем здесь перерыв стажа…
Мама работает в колледже, занимается трудоустройством выпускников. Она все мировые проблемы и катаклизмы оценивает исключительно на предмет их выигрышности для резюме.
Я с нетерпением ждала весенних каникул. Мы взяли отпуск и улетели всей семьей на море. Дома тем временем растаял снег, унося с собой мои переживания. Мы вернулись вечером, в последний день каникул, и не успела я опомниться, как позвонила Ира:
– Аня, милая, как вы отдохнули? Хочу тебя попросить об одолжении. Ты не могла бы Сережу еще и на обратном пути подвозить, а? Вам же все равно в одну сторону, в одно и то же время. Я Славика записала на плавание, Сережа его водит. Мы по-другому никак не успеваем, автобус опаздывает через раз. Сережа не очень тебя напрягает? Он будет платить за бензин, ладно?
Я молчала. Выходит, Ира записала ребенка на плавание с таким расчетом, что ее мужа буду подвозить я, даже не предполагая, что мне это может быть неудобно? Почувствовав, что меня что-то смущает, Ира пробормотала:
– Аня, милая, если у тебя другие планы, так и скажи, я не обижусь. Просто у нас так выходит, что я успеваю только покормить Славика, а Сережа его потом подхватывает, а если я поеду за Сережей…
И я поняла, что отказываться невежливо.
Я полночи разбирала чемодан и стирала вещи и проснулась простуженная, с насморком и покрасневшими глазами. Муж уже уехал на работу. Лиза, увидев, что я нездорова, быстро собралась в школу. Проводив ее, я уныло побрела к машине и столкнулась с Иркиным Сережей, про которого совершенно забыла.
– Аня, какие у вас усталые глаза. Давайте, я поведу.
Он сел за руль, а я почти дремала, и вдруг начала напевать.
– Аня, какой у вас нежный голос.
И я опять стала петь по дороге на работу и с работы.
Однажды вечером Сережа сказал:
– Почему мы все время едем одним и тем же маршрутом?
Он свернул с трасы, углубился в квартал, стал петлять по лабиринту улиц. Теперь он каждый день вез меня с работы новой дорогой. Я смотрела по сторонам и пела.
Учебный год подходил к концу. Однажды вечером позвонила Ира, в слезах:
– С моим Сережей происходит что-то странное. Он стал рассеянным, отрешенным, совершенно не обращает на меня внимания. И начал вдруг очень за собой следить, даже бороду сбрил. У меня такое ощущение, что у него есть кто-то другой, он кем-то увлекся.
– Ой, Ира, не придумывай, – успокоила ее я. – Молодым матерям, которые долго сидели с детьми, вечно что-то мерещится. Вот и ты у нас такая. У тебя какой перерыв стажа был со Славиком…
Я совершенно не чувствовала себя виноватой, только очень вежливой.
Успеваемость
В школе ей все давалось легко, она всегда была отличницей. Ее не тяготила дисциплина, ей нравилось определенность и математическая точность во всем.
Все одноклассники были строго одного года рождения, поэтому у каждой новой знакомой в парке или в театральной студии она спрашивала: «Ты в каком классе?», и сразу было ясно сколько этой девочке лет, и третьеклассницы были несомненно старше второклассниц. В школе были понятные цели и задачи, и практически не могло получиться так, чтобы задание по алгебре помешало бы написать сочинение по литературе. Потом школа закончилась, и с ней ушла ясность. Не было больше привычной иерархии, и для того, чтобы выйти в отличницы, нужно было совмещать несовместимые вещи, а она так не умела. Она годами поражалась, каким образом некоторые ее одноклассницы умудрились строить свою жизнь так, будто они все еще школе: в семнадцатом классе, получив диплом, находили подходящую работу, в двадцатом получали повышение, а в двадцать третьем выходили замуж за юношу, с которым начали встречаться еще в двадцать первом. Несколько лет жили с ним вдвоем, путешествовали, занимались экстремальными видами спорта. В двадцать шестом и двадцать седьмом классах рожали погодок, потом вновь продвигались по карьерной лестнице, не оставляя при этом воспитания, путешествий и прочих экстремальных развлечений. И вот теперь их погодки уже стали подростками, а матери все так же успешно продолжали сеанс одновременной игры. Она не понимала, как такое возможно. Она никогда никому не завидовала, ни с кем не соревновалась, ей просто хотелось ясности для себя.
Сама она отстала на класс сразу после окончания школы: отправилась поступать на актерское отделение, для подстраховки ничего не пробовала, пролетела, потеряла год. Потом подала документы на обычную человеческую специальность, как все, но опять нарушила последовательность – едва окончив университет, вышла замуж по пылкой любви. Общий бизнес с мужем, зацикленность друг на друге, а затем – расставание, полная опустошенность, и все с нуля – ни своего дела, ни опыта в корпоративном мире, ни связей – все они остались в той жизни. Надо было выплывать, она трудилась, с головой ушла в работу – она умела только так, без остатка, не разбрасываясь. К тридцати пяти годам все устаканилось, у нее уже была устроенная профессиональная жизнь, как у иных в двадцать пять. Любимого человека она встретила ближе к сорока. Потом были попытки завести ребенка, неудачные, несколько лет, и наконец – долгожданная беременность, очень тяжелая, так что работу пришлось оставить. Теперь она будет сидеть со своим маленьким мальчиком до школы, а там посмотрим. В настоящем вся ее жизнь посвящена мужу и сыну.
Она ходит на встречи выпускников, да и вообще отношения с одноклассниками поддерживает. Школьные подруги ей достались не вредные, не заносчивые, никто не выставляет свои достижения напоказ, не спрашивает у нее: «А ты-то когда подтянешься?», но она все смотрит на них и недоумевает, как это они успели прожить несколько жизней, пока она жила одну-единственную. Может быть, она просто не наблюдательна? Она идет с сыном по улице, в его темпе, и глядит по сторонам. Может, в каждой стене есть потайная дверь и за каждой из них течет без ее участия одна из ее жизней? Она сжимает крошечную детскую ручку в своей и думает, что ничто на свете
