Свет в конце аллеи - Борис Михайлович Носик
С того самого дня, когда Саша сообщил ей о своем разговоре с приезжим боссом, Людка жила в странном, суматошном возбуждении. Все эти прежние, казалось, давно забытые и дурацкие девчоночьи мечты, мысли, картины всколыхнулись в ней — Франция, французы, французский язык… Ну да, она мечтала об этом когда-то давно, еще до беременности (а забеременела она на четвертом курсе и еле-еле дотянула учебу), мечтала, как все это будет прекрасно, как они приедут в один прекрасный день в Москву, эти странные, прекрасные, не наши люди, — увидят первую страну социализма, и город, и людей, а первой — ее, Людку, потом и все остальное они увидят (и полюбят) через нее (само собой разумелось, что ее они просто не смогут не полюбить). Логическое развитие и последствия этой неизбежной любви Людка перестала рисовать себе в мыслях только тогда, когда начался ее бурный роман с поэтом, однако все остальное — и их восторг, и ее замечательная, высокопатриотическая роль в этом первом путешествии гостей из страны империализма по нашей свободной земле — эти картины она лелеяла в воображении очень долго, пока они не заглохли в Озерковских аллеях, не развеялись в осенней дрожи осин, не стали вовсе уж нереальными среди здешних идиллических лугов и проселков, и вдруг — на тебе, вот, все снова, и так вдруг, и теперь! — Сашка, умница, какой он все же родной, какой настоящий, не забыл, впрочем, она ведь и раньше знала, так что этот реверанс шел как привычная заставка ко всем невероятным и красочным картинам путешествия, которого непременной участницей была она, Людка, уже повзрослевшая с инязовских времен, но совсем еще молодая, чуть погрустневшая и такая милая, такая интеллигентная, все понимающая женщина, «ля бель энтерпрет рюс…».
В сентябре Людка уехала в Москву встречать свою первую группу. Валечка и Зина наперебой ее уговаривали, чтоб она не волновалась, потому что они заберут Варьку из сада, раз у Саши сегодня партийно-комсомольское собрание, и чтоб она вообще не думала ни о чем — они присмотрят, — а лучше настроилась на предстоящую встречу, чтобы не опозориться. Зато потом, когда вернется, все-все им подробно расскажет, какие они, французы, и что же это такое все-таки — настоящая «дольчевита», что в переводе на русский язык с итальянского означает «сладкая жизнь», которая постоянно проходит где-то там за рубежом, несмотря на все трагические происшествия из телевизионной программы «Время».
Генерал смотрел вниз, в конференц-зал, отчетливо различая дальнозорким стариковским взглядом отдельные группы и даже лица. Вот она, молодая поросль, которая — и так далее, то самое поколение молодых, грамотных специалистов, пропагандистов бессмертного имени, которые должны нести, ежедневно доводить до сознания и пропагандировать в массах все то святое, что — однако пропагандируют ли, доводят ли должным образом, вот в чем вопрос? Отзвуки и всплески внешней жизни, которые изредка прорывались в глухой кокон его стариковского сознания, говорили о том, что не вполне, что недостаточно, не всей душой и не очень, именно потому собравшийся здесь сегодня передовой отряд, главный помощник и верный, надежный резерв, должен был всеми силами, этого ждал от них весь народ. И вот он, старый и уже слабеющий человек, мог дать им очень много из своего личного опыта бойца, мог на живых конкретных примерах напомнить, что они… Что? Он стряхнул наплывающую сонливость, бодро и остро поглядел в зал. Вот, например, хорошее открытое лицо настоящего русского парня, где-то весьма знакомое… Тревожное ощущение, что он должен вспомнить что-то такое, смутно связанное с этим лицом, стало раздражать генерала — он напрягался, мучился, осторожно блуждая по зыбкому краю памяти Нет, где же их всех упомнить ему одному — так о чем же я?.. Генерал отвел взгляд от парня и остановился на девушке в третьем ряду — это было строгое, красивое, интеллигентное лицо, каких много в русских селеньях и которое войдет в горящую избу, на скаку, на всем скаку, шашки наголо…
— Кто это у нас? — спросил генерал, наклонившись к соседу в президиуме и кивком указав на Зину. — Третий слева молодой кадр?
— Великанова, — ответил комсорг, старший сержант милиции, активист-общественник и выпускник ВЮЗИ. — Комсомолка, активистка, выпускница университета, экскурсовод, растущий молодой научный кадр и…
Сержант с трудом удержался, чтоб не прибавить нечто лихое и вполне казарменное, потому что он только на прошлой неделе видел, как эта халда выползала в пять утра с Колькой из Сторожки Лесника, музейного объекта Первой степени охраны — научной работой там ночью занимались активисты ебучие, хотел их сразу прижать, акт составить, и — пиздец котенку, а потом перерешил, потому что никакого с этого не будет навару, одна свара у себя в части, да еще начнут прижимать дисциплину, так что уж лучше Кольку при случае поставить на место одного и девку приструнить самому, а так, пускай, — они, что ли, одни, всякое дыхание любит пихание, хорошо хоть со своей милицией дело имеют, моя милиция меня и ебёт, сказал поэт, так и мужские кадры здесь легче сохраняются, развлечений тут мало, Москва манит под боком, а в милиции у нас, слава Богу, какая-никакая, а молодежь, никаких тебе кусков и ветеранов сцены, один только усатый старшой сидит в стакане у дворца для внешнего впечатления, как бы соратник Вождя и ровесник революции.
«Да, да, да, — думал генерал, — такие вот, как она… Они сумеют донести в чистоте знамя, и там, на переднем рубеже, на самом подходе, когда последняя стадия империализма, когда красные отряды ведут свою схватку с эмпириокритицизмом…»
— Теперь, может быть, вы два слова, Спиридон Фаде-ич? — почтительно спросил председатель, и сержант, ах, умная голова, помог старику подняться со стула, а дальше уж он сам, бодро, бодро, петушком, подбежал к трибуне и сказал дрожащим голосом, изображая былой оптимизм:
— Как сейчас, помню, в тысяча девятьсот двадцать первом году…
«Почему «как сейчас»? — лениво думал Саша. — Что это значит — «как сейчас», если он ничегошеньки, ну вовсе ничего не помнит, хотя что-то вдруг всплывает, что он прочел лет двадцать тому назад в газете, но, конечно, все-все перепутал… И почему взрослые люди должны сидеть часами (тысячи, миллионы часов — по всей стране) и слушать этот бессвязный набор существительных типа «направленность», «устремигельностъ», «преданность», «беззаветность», а также глаголов типа — «заострить», «укрепить», «устремлять», «наращивать» да еще дюжину модных наречий типа «по большому счету», «изо дня в день», «где-то» (не места, а образа действия), «окончательно и бесповоротно», «с
