Я возвращаюсь к себе - Аньес Ледиг
На улице припарковалась машина. Иду встречать Самюэля, дав сестрам попрощаться.
Этого у них не отнять – они умеют быстро мириться. Наверное, выпавшие на их долю испытания научили их в трудные моменты держаться друг друга. Ожесточенно спорят, а через секунду нежно обнимаются.
Капуцине предстоит пережить новую пустоту.
Во сколько пропастей может провалиться один человек?
Глава 19
Секреты дома
Если купят эти, я проглочу свою вставную челюсть. Он им не по плечу. Для такого дома надо любить землю, уметь вкалывать и не пасовать перед трудностями. Зимы здесь суровые. Еще одни горожане, которые думают, что могут поселиться где угодно, были бы деньги. Уметь тут жить – такого за деньги не купишь. Вон у дамочки каблуки ушли в землю. Почвы-то песчаные. А этот господин, весь с иголочки, как он будет чистить водосточные трубы, когда они забьются опавшей листвой? Не вижу отсюда его руки, но уверен, что они слишком нежные для этого дома.
Уже два часа отсиживаю зад на этом бревне. Не хочу ничего пропустить. Хоть какое-то развлечение. Земля в саду осела. До прихода медсестры еще есть время, она должна меня укладывать. Но я, слава Богу, пока еще сам ложусь, когда хочу. Вот еще! У меня есть достоинство! И я не лягу спать в шесть часов! Они уже поняли. Мы с ними кое о чем договорились.
Я не собираюсь умирать в больнице. Если не на этой скамейке, то сдохну на тропинке в лесу или на лугу с цветами, но недалеко от дома. На то есть причины. Нельзя обрубать корни у этой фермы, иначе с нее опадет черепица, как листья с мертвого дерева.
Они поднялись на второй этаж, открыли окна, зашли в мастерскую, в сарай, осмотрели огромный участок – вернее, ту часть, куда еще можно пройти. Все заросло бурьяном, больно смотреть. А какое было поместье в старые добрые времена…
Уехали недовольные, руку агенту жали с досадой. Когда найдутся покупатели, приду сюда снова, да вот только не услышу уже, как осы и шмели жужжат у плакучей ивы, как лягушки квакают в пруду, как журчит вода в фонтане – они все переделают, я уверен. Посеют газон, выкопают бассейн и насыплют гравия под беседкой.
Все насмарку!
Я люблю слушать эти звуки. Когда я хожу, у меня все болит, но я по-прежнему отлично слышу. Сперва сиделки не стеснялись болтать при мне. В моем возрасте я должен быть глух как тетерев. Но быстро поняли, что я не только их слышу, но и все запоминаю, так что со мной этот номер не пройдет.
Дом тоже все слышит. Но свои секреты держит при себе.
Да вот только я их знаю.
Глава 20
Последний день счастливого человека
Капуцина понимает, что Адели, уехавшая пару дней назад, окончательно выпорхнула из гнезда. Весь прошлый год она жила в страсбургской квартирке, поближе к университету, но приезжала на выходные и оставалась членом семьи.
Новая реальность добавляет пустоты к зияющей дыре в сердце старшей сестры. Так бывает с матерями и отцами, которые, переворачивая страницу, оказываются посреди урагана: сметая все на своем пути, он проносится, оставив их одних, оглушенных и растерянных. Синдром пустого гнезда – это не только про матерей-наседок.
Семейный дом стал еще больше, бездушней и холодней.
С тех пор как уехала младшая сестра, Капуцина каждый вечер укрывается в уютном тепле мастерской вместе с Оскаром: возится с ним, отыскивая через него связь с отцом.
Отцовская деревянная шкатулка так и стоит на журнальном столике в гостиной. С тех пор как ее извлекли с чердака, она не открывалась. Капуцине страшно почувствовать присутствие отца так близко, читать его дневник, словно стоя у него за спиной. Она ведь так и не смирилась с его отсутствием. Нужно было держать лицо, подавать пример младшей сестре, дать ей возможность нормально расти. Но вот Адели уехала, и Капуцина осталась один на один с отцом, которого так и не смогла отпустить. А если вдобавок погрузиться в его личные записи…
Но может, это и есть ключ к принятию. Наполниться его словами, мыслями, его внутренним миром, чтобы осознать в неутолимой скорби, что этот человек жил, но его больше нет.
Каждый день она думает об этих дневниках. И не знает, как к ним подступиться. Читать по порядку, наугад или в обратном порядке, постепенно погружаясь в прошлое? Или ничего не читать вовсе?
Для начала она должна отыскать последний дневник, тот, что он вел на момент аварии. В шкатулке, естественно, такого нет – отец же не планировал умирать.
Она садится за письменный стол. Священное пространство. Одиннадцать лет назад она наспех перерыла его содержимое в поисках необходимых бумаг для похоронного бюро, банка, нотариальной конторы и страховых компаний. Жан-Батист был очень организованным человеком. Все файлы, папки и выписки тщательно подписаны.
Она открывает каждый ящик, достает картонные папки, старые чековые книжки, запас ручек и подарочных рекламных блокнотов.
В памяти всплывает радостное воспоминание.
Когда она была подростком, всегда с нетерпением ждала возвращения отца с очередного коллоквиума – по выходным он ездил в Париж, Нант, Лион, а иногда и за границу, где они с коллегами за круглым столом обсуждали последние достижения детской кардиологии: новые методы проведения операций, оборудование по последнему слову техники, инновационные молекулы, обмен опытом, публикации. Во время перерыва участники профессиональных конференций прогуливались по коридорам конгресс-центров, где лаборатории презентовали свои новинки, приманивая хирургов к стендам горячим кофе, выпечкой, десертами, шоколадками, а также ручками, блокнотами и другой рекламной продукцией. Предполагалось, что ручки и блокноты будут использоваться во время консультаций, чтобы бренды лабораторий и медицинских компаний прочно отпечатались в подсознании врачей, пациентов и коллег, но Жан-Батист брал сувениры только для того, чтобы подарить дочерям. Забавные ручки и фломастеры доставались младшей, а старшая получала материал для конспектов, карточки и стикеры для учебы. Иногда Капуцина дарила их школьным подругам, которым лестно было чувствовать, что они таким образом тоже, пусть и косвенно, совсем чуточку принадлежат к очень замкнутому кругу великих врачей, спасающих человеческие жизни.
Приятное воспоминание, а вот дневника нет.
Она посмотрела во всех ящиках, перерыла папку с документами, лежащую на столе. Ничего.
Капуцина с досадой плюхается обратно в кресло на колесиках и отъезжает на полметра.
С этого расстояния она замечает между двумя опорами стола поперечную планку толщиной всего несколько сантиметров. Протягивает руку и, подцепив снизу, выдвигает почти невидимый ящик. Внутри лежит тетрадь. На обложке одна дата, вторая навсегда застыла в искореженной машине.
Капуцина дрожащей рукой открывает тетрадь и пролистывает до пустых страниц.
Вот она, последняя запись отца, перед ее глазами.
13 сентября 2007
День выдался насыщенным и тяжелым. Две операции на открытом сердце, обе прошли успешно. Мы с моей волшебной командой смогли подарить будущее крошечному Натану и малышке Эмме. Родители наконец выдохнули. Видеть их глаза, когда я выхожу и говорю, что операция закончена и их ребенок будет жить, – вот что не приедается никогда.
Помимо научного и технического интереса к хирургии, я посвятил себя этому ремеслу ради таких удивительных моментов, ради этих глаз и взаимной поддержки, ради людей, подставляющих друг другу плечо. Нелегкий, выматывающий труд, но он приносит мне удовлетворение. Когда я оперирую, то снова и снова повторяю про себя слова Ральфа Уолдо Эмерсона: «Смеяться часто и охотно, завоевать уважение интеллигентных людей и привязанность детей, добиться справедливой оценки со стороны объективных критиков и выдержать предательство мнимых друзей, ценить прекрасное и находить лучшее в людях, посвятить всего себя достойному делу, оставить мир после себя хоть чуточку лучшим, воспитав здорового наследника, взрастив ухоженный сад или создав что-нибудь хорошее в общественной жизни, знать, что хотя бы одному живому существу на земле стало легче
