Взрослые люди - Марие Ауберт
Я проношусь мимо Стурхолмена и мимо Несета и Тангена, волны поочередно разбиваются о нос катера. Катер преследует чайка, тяжелый бомбардировщик, она машет крыльями и устремляется за мной, даже когда я увеличиваю скорость, и мои волосы начинают развеваться на ветру, становится холодно, надо было взять с собой куртку. Я машу на чайку рукой, она взмахивает крыльями и улетает прочь.
— Гениальна от природы, — произношу я вслух и смущаюсь.
Я несусь, пока не начинает казаться, что у меня осталось совсем мало бензина, мимо причалов, белых, красных и желтых дачных домиков, пришвартованных лодок, буйков, чаек, немногочисленных людей на встречных лодках, мы машем друг другу издалека, я глушу мотор и вздыхаю. Я посреди фьорда, лодка покоится на волнах, которые легко покачивают ее. Я могла бы добраться до конца залива и выйти в открытое море. Я могла бы сделать это прямо сейчас. Я могла бы нестись все дальше вперед, пока земля не скрылась бы из вида, пока я не начала бы становиться все меньше и меньше, не растворилась бы полностью и не стала водой, ракушками, водорослями и камнями. Они бы этого не заметили. А где Ида? Не знаю. Она же только что была здесь, разве не так? Вернется, куда она денется. Они позовут Олею, заклеят ей колено пластырем, поаплодируют, потому что она научилась делать колесо, а Марта погладит свой живот и уткнется в журнал. Куда подевалась Ида? С ней что-то случилось. Да нет же, случилось то, что должно было случиться. Жаль. Да, невеселые дела. Где Олея, ты можешь уложить ее сегодня вечером, у меня нет сил, пойдем в дом, что мы будем завтра есть на ужин, кто пойдет в магазин, как ты себя чувствуешь, живот вырос.
Я ощущаю под собой какое-то движение, оно идет снизу, как будто море затягивает меня, я не плачу, плакать не о чем. Неужели я думала, что я тоже ребенок? Я не ребенок. Я опускаю руку в воду, шевелю пальцами, провожу ладонью по проплывающему фукусу и каким-то другим грязно-зеленым водорослям, ополаскиваю руку. Я здесь, думаю я, я здесь, я здесь. Я здесь, я здесь, я не умру, я не исчезну, я здесь.
* * *
ВО ВРЕМЯ ЛАНЧА на улице у дома Кристоффер вдруг замечает на дороге машину Стейна. Марта все утро брюзжала, утверждала, что у нее болит живот, и на все вопросы Олеи отвечала очень коротко: нет, мороженое сейчас нельзя, я не знаю, поедем ли мы кататься на катере, спроси у папы.
— Ты сказала «у папы», — говорит Олея и усмехается.
— Да, — подтверждает Марта. — Он ведь твой папа.
— Но он не твой папа, — отвечает Олея.
— А разве твоя мама не называет Кристоффера папой? — спрашиваю я, попивая кофе.
— Называет.
— А Марте, значит, нельзя?
Олея мотает головой и улыбается, засовывает в рот палец и принимается раскачивать шатающийся зуб.
— Почему? — говорю я. — Объясни-ка.
Марта смотрит на меня:
— Ладно тебе.
— Ты о чем?
— Ладно, перестань.
— Доешь свой бутерброд, Олея, — просит Кристоффер. — Ты сегодня почти ничего не ела.
Марта смотрит мимо нас на дорогу, где появляется машина. Тут же хлопает дверца, и мы слышим приветственные крики мамы.
— Привет! — кричим мы с Мартой дуэтом, как и раньше, как и всегда.
— Мы вас застали за ланчем, — произносит мама, появляясь из-за угла.
Стейн одет в шорты цвета хаки, к его очкам прикреплены солнцезащитные линзы, он поднял их и стал похож на насекомое. Мама наклоняется и сперва обнимает Олею, она много раз повторяла, что будет обходиться с Олеей как с родной внучкой, и при этом всегда смотрела на нас, словно мы должны были восторгаться широтой ее души.
— Как здорово, что к нам приехали гости, Олея, — произносит Марта.
Стоит человеку обзавестись детьми, как он начинает говорить совершенно ненужные вещи, как будто обращается к собаке, и Марта, и Кристоффер делают так постоянно. Ты была так рада. Как здорово, что ты надела пижаму. Ну и расстроилась же ты.
— Должна сказать, поездочка у нас получилась еще та, — говорит мама.
— Я рыбу поймала, — сообщает Олея и поднимает на нее глаза.
— Ты рыбу поймала! — Мама всплескивает руками. — Да неужели. Ах да, что же я хотела сказать. Мы попали в пробку уже у Санде, представляете? С самого утра.
— Нам пришлось остановиться в Рюгтведте и съесть по сосиске, — добавляет Стейн.
— Стейн ест сосиски с креветочным салатом, — говорит мама. — Не самое приятное открытие после шести лет знакомства.
— Я был о тебе другого мнения, Стейн, — произносит Кристоффер.
— А около Рисёра мы попали в реверсивное движение, и нам пришлось дожидаться зеленого света, — говорит Стейн.
Мы с Мартой переглядываемся и поднимаем брови. Он мотает головой:
— Поверить невозможно. Иногда отчетливо видно, что находишься в другой части страны.
— Но теперь вы здесь, — говорим мы с Мартой почти дуэтом.
— Вы ведь не откажетесь от кофе? — спрашивает Кристоффер и направляется в дом, Стейн идет следом за ним.
— А вы, девочки мои, уже насладились летним теплом? — произносит мама, сначала похлопывает меня по щеке и гладит по голове, а потом поворачивается к Марте, проводит рукой по ее слишком светлым волосам и похлопывает по животу — зачем она хлопает ее по животу?
— Ты устала, Марточка моя? — спрашивает она. — Выглядишь немного утомленной.
— Да, — отвечает Марта и склоняется к маме.
Она не имеет ничего против долгих объятий с мамой, она погружается в ее объятия и отдыхает в них, а я растерянно хлопаю Марту по плечу, мы сейчас похожи на скульптурную группу с Мартой в центре.
— Все будет хорошо, все-все, — произносит мама и гладит Марту по щекам. — Знаешь, ты будешь
