Летние истории - Миэко Каваками
Раздевшись, Макико повернулась ко мне спиной, чтобы засунуть одежду в шкафчик. Я исподтишка окинула ее взглядом. Без одежды она выглядела совершенно тощей, так что я тут же забыла про грудь и все остальное.
Это было заметно даже сзади. Между бедрами зиял большой просвет. Когда Макико наклонялась, на спине отчетливо проявлялись позвоночник и ребра, а над ягодицами выпирали тазовые кости. Плечи были такими узкими, а шея — такой тонкой, что голова казалась несоразмерно большой. Осознав, что стою разинув рот, я поспешила отвести взгляд, облизнувшись и сжав губы.
— Ну что, идем? — кивнула мне Макико. Спереди она прикрылась полотенцем.
Едва мы раздвинули двери, как нас окутало облако влажного, горячего пара. В зале с ваннами тоже было полно народу, и ноздри щекотал особый запах — солей, растворенных в горячей воде. Иногда под потолком гулко прокатывалось эхо от стука деревянных ушатов о бортик — звук, который можно услышать только в общественных банях. Когда я слышу его, всегда представляю огромный бамбуковый желоб с водой, какие бывают в традиционных садах, — как он наполняется водой, тяжелеет и наконец с таким вот стуком опускается на чью-нибудь лысую голову. На табуретах вдоль зеркальной стены женщины мыли головы, другие сидели по пояс в ваннах и болтали, матери окликали детей, бегающих по кафельному полу. Множество человеческих тел, перемещающихся то туда, то сюда, влажных и раскрасневшихся от горячей воды.
Вымыв голову и приняв душ, мы с Макико опустились в самую горячую ванну: табло над ней показывало красные цифры — 40 °C. Всем известно, что опускать полотенце в воду в бане не полагается, но Макико это правило спокойно проигнорировала и бодро присела в воде, не снимая его.
— Что-то не особо горячо, — повернулась ко мне она. — В токийских банях всегда так?
— Не думаю. Просто нам такая ванна попалась.
— Ну ладно, но тут прямо прохладно… Разве это баня?
Сидя в ванне, Макико беззастенчиво разглядывала всех, кто входил и выходил из нее. Тщательно и придирчиво, будто облизывая посетительниц взглядом с головы до ног. Мне стало неловко, я не удержалась и тихонько шепнула ей: «Маки, хватит!» Но, похоже, о том, что подумают окружающие, из нас двоих беспокоилась только я. Сестра, едва ответив, снова впилась в кого-то взглядом. Делать было нечего: я тоже умолкла и принялась вместе с ней наблюдать за женщинами.
— Слушай, а вот самолеты… — Я попыталась отвлечь внимание Макико от разглядывания обнаженных тел. — Самолеты безопасны настолько, что, даже если бы кто-нибудь родился прямо в самолете и прожил в нем до конца своей жизни, лет до девяноста, скорее всего, за все это время самолет бы не упал. То есть вероятность падения микроскопическая. Тем не менее авиакатастрофы случаются. И как нам следует относиться к такому риску?
Макико эта дилемма совершенно не заинтересовала, и разговор иссяк. Может, завести речь о Мидорико? Нет, не стоит, там все непросто… Задумавшись, я не сразу заметила пожилую женщину, которая направлялась в сторону нашей ванны. Она ступала так медленно, словно ее тело подчинялось совсем иным физическим законам. Мерно покачивая складками жира на спине, она, будто старый носорог, неспешно прошествовала мимо нас и направилась дальше, даже не пытаясь ускориться. Судя по всему, направлялась она наружу, в открытую купальню — чтобы выйти туда, нужно было сначала пройти через весь зал.
— Ты видела, видела? У нее такие розовые соски… — Макико с восхищением всматривалась в спину неторопливой женщины.
— Что? Я на них вообще-то даже не смотрела.
— Везет же ей, — вздохнула сестра. — У желтой расы такой цвет сосков встречается очень редко, это настоящее чудо!
— О-о… Я не знала.
— Еще и цвет у сосков и у ареол одинаковый, это так красиво!
— Ну да, наверное… — поддакнула я, не зная, что сказать.
— Знаешь, сейчас есть специальные кремы для осветления сосков, — сообщила Макико. — Но это все не имеет смысла.
— Кремы?
— Ну да. Сначала намазываешь соски кремом с третионином, чтобы ободрать верхний слой… а потом мажешь отбеливающим кремом на основе гидрохинона.
— Ободрать кожу!!!
— Ну не то чтобы прямо ободрать. От третионина она сама начинает шелушиться, надо просто снять этот слой. Это как химический пилинг, довольно жесткий.
— То есть делаешь пилинг сосков, а потом намазываешь их отбеливающим веществом?
— Именно.
— И что, они реально становятся розовыми?
— Ну да, но только ненадолго, — ответила Макико рассеянно, будто мысли ее были где-то далеко. — Соски же из-за чего темные? Из-за меланина. То есть это генетика. Гидрохинон, конечно, блокирует этот самый меланин, но в человеческом организме есть такая штука, как регенерация.
— Старые клетки заменяются новыми.
— Вот именно. Клетки в верхнем слое кожи побелеют, и соски станут светлее. Но потом все вернется как было. Просто выработается новый меланин, потому что это заложено в генах. Так что, если хочешь, чтобы соски оставались светлыми, придется мазать их этими двумя кремами всю жизнь, а это не так просто. Я вот не смогла.
— Маки… Ты что, пробовала? — спросила я, вглядываясь в лицо сестры.
— Было дело, — подтвердила Макико, продолжая крепко прижимать к груди полотенце. — Это был просто ад.
— Ад? В смысле, было адски больно?
— Ага. Хотя кормить грудью, конечно, тоже было ужасно больно. Ребенок кусается, все кровит, опухает, просто кошмар — но все равно надо продолжать кормить, ничего нельзя сделать, вот и мучаешься от боли двадцать четыре часа в сутки — бр-р — даже вспоминать страшно.
— Ого…
— А тут, понимаешь, соски как будто горят.
— Горят?
— Ну да. После душа намазываешь их пилингом, и перед глазами все темнеет от боли, как будто тебя заживо сжигают и начали с сосков… И так где-то час. Когда становится полегче, мажешь соски отбеливателем, и они начинают ужасно чесаться, просто невыносимо. Да еще все это надо повторять снова и снова.
— И как цвет после этого?
— Ну, они и правда стали посветлее, — ответила Макико. — Недели через три. Я была без ума от радости.
— Красота, значит, требует жертв…
— Да, соски стали гораздо красивее. Я прямо насмотреться на них не могла…
