Летние истории - Миэко Каваками
За несколько месяцев я уже успела привыкнуть к подобным разговорам, но одно дело слышать это в телефонную трубку, а другое — от сидящей рядом сестры. Мне сделалось не по себе. Как бы объяснить… Порой замечаешь на вокзале, в поликлинике или на улице человека, который возбужденно говорит сам с собой, и на всякий случай отходишь в сторонку. Не то чтобы мне была безразлична Макико и ее слова. Но я поймала себя на брезгливой жалости взамен сочувствия и смутилась. Облизнув губы, я почувствовала привкус крови: видимо, машинально я ободрала с них кожицу.
— А, чуть не забыла! Важный вопрос — куда вводить имплант. Ты же знаешь, что в груди под жиром есть еще мышцы? Вот если вводить под мышцу, то снаружи никто не догадается, что там имплант. Другой вариант — ближе к коже, под молочные железы. Операция гораздо легче, но на худощавых женщинах типа меня выглядит так себе… Как будто грудь вантузом вытянули. Видела таких? Да? Нет? Да? Ну, понимаешь, когда сама женщина худая и угловатая, идеально круглая грудь слишком выделяется. Я такого не хочу. Сразу будет понятно, что грудь ненастоящая. Так что пока склоняюсь к первому варианту.
Наверное, когда-нибудь у меня тоже начнутся месячные. Ужас. Каждый месяц будет идти кровь… и так много-много лет. И никак это не остановишь. А у нас и прокладок дома нет. От одной мысли жуть берет.
Если у меня начнутся месячные, маме я об этом точно не скажу. Буду скрывать это как только могу. В книжках, когда у героини наступают первые месячные (ага, вот именно «наступают», как войска какие-нибудь), она всегда приходит в полный восторг, типа, теперь она тоже может родить, а потом еще обязательно какая-нибудь супертрогательная сцена с матерью: «Спасибо, мамочка, за то, что ты меня родила»; «Теперь моя очередь продолжать наш род» и т. д. и т. п. Когда мне впервые попалось такое в книге, я глазам не поверила.
Девочка на седьмом небе от счастья. Бежит к маме, улыбка до ушей. Сообщает, что произошло, и мама ей такая: «Теперь ты взрослая девушка, поздравляю!» То-то радость.
Вообще, я и в школе от некоторых девочек слышала, что они сразу побежали рассказывать родне, а потом еще всей семьей ели на ужин сэкихан[1]. Какая жесть! Ну конечно, в книжках месячные описывают как что-то хорошее. Хотят запудрить мозги тем, кто еще не знает, что это такое на самом деле.
Кстати, вчера на перемене кто-то из девчонок, не помню кто, короче, она сказала: «Конечно, я хочу когда-нибудь родить ребенка, это ведь женское предназначение!» Откуда люди это только берут? Кровь идет вроде не из головы! И почему сразу такой пафос — «взрослая девушка», «женское предназначение»… Я вот совсем так не думаю. Может, поэтому мне так и мерзко. Неужели люди правда в это верят? И заставляют других читать глупые книжки. Ненавижу!
Я словно заперта внутри тела. Не могу его контролировать, оно само решает, когда мне проголодаться или, скажем, когда у меня начнутся месячные. От рождения и до смерти ты должен есть и зарабатывать на это деньги, а то умрешь. Я вижу, как мама пашет с утра до ночи. Выбивается из сил. А чего ради? Со своим-то телом тяжело, зачем производить на свет еще одно? А некоторые считают это великим счастьем. Неужели они правда так думают? В смысле — хоть раз задумывались об этом по-настоящему? Сами, по доброй воле? Когда я одна, я часто думаю об этом и расстраиваюсь. Значит, эта идея точно не для меня.
Месячные означают способность к зачатию. Зачатие означает беременность. Беременность означает появление еще одного человека, который тоже будет есть, пить, думать… От этой мысли накатывает безысходность, какая-то просто невыносимая. Нет уж, я рожать не собираюсь. Ни за что!
Мидорико
3. Чья это грудь?
Через час Макико то ли устала, то ли исчерпала запас информации. Любовно сложив буклеты аккуратной стопкой и сунув обратно в сумку, сестра шумно выдохнула.
Было уже четыре, но окно все еще плавилось от солнца. Мир за ним светился, раскаленный добела. Лобовое стекло красной машины на парковке истекало блеском, точно родник. Световые брызги отскакивали от всех поверхностей. Так вот почему говорят «поток света», думала я, уставившись в пространство. В конце улицы показался крошечный понурый силуэт Мидорико. Подойдя чуть ближе, она взглянула на наше окно — мне показалось, что на меня, и я помахала ей рукой. На секунду она застыла, подняла руку в ответ, но махать не стала, а потом снова, опустив голову, побрела к дому.
Макико приехала в Токио только ради консультации, назначенной на первую половину следующего дня. Это означало, что мы с Мидорико до вечера останемся вдвоем. В принципе, у меня в ящике лежал купон на неограниченное посещение всех аттракционов в парке развлечений. Его оставила мне добродушная женщина из тех, что ходят по квартирам и предлагают подписаться на какую-нибудь газету. Только вот захочется ли подростку отправиться с теткой в парк аттракционов? Из беседы с Макико я поняла, что Мидорико, как и я, любит книги. Но как ее убедить пойти со мной, если девочка не желает разговаривать? Я вспомнила встречу с той женщиной из газеты. Она тогда улыбнулась и сказала: «Мы не распространяем газету — мы несем слово!» — и добавила, что газета предпочитает нанимать на такую работу женщин и что я получала бы у них небось побольше, чем сейчас.
Ну ладно, о том, что делать завтра, и думать будем завтра. А сейчас нужно решить, как провести остаток сегодняшнего дня. Поужинать мы собирались в китайском ресторанчике неподалеку, но до ужина было еще часа три. Не так уж и мало. Макико, положив под голову кресло-мешок и закинув ногу на свою дорожную сумку, смотрела телевизор, а вернувшаяся Мидорико сидела в углу и что-то строчила в блокноте. По словам Макико, в последнее время девочка ни на минуту не расстается со своими блокнотами. Один у нее маленький, чтобы общаться с матерью, а второй —
