Гость Иова - Жозе Кардозо Пирес
— Это совсем иное дело, — упорствовал старик. — В моем случае речь идет не о милости, а о материальной поддержке. Разбирается моя просьба, выносится решение комиссии, и — одно из двух: либо парень возвращается домой, либо мне назначают ежемесячное пособие. — И тут же шепотом добавлял: — Конечно, его не отпустят, я знаю. Такие парни, как мой Абилио, в любом полку нарасхват…
Всю дорогу Анибал не уставал повторять, как надлежало бы по справедливости обращаться с солдатами. Поскольку воин постоянно жертвует жизнью ради блага отчизны, следовало бы считать его желанным гостем всего народа и всей страны независимо от чина и рода войск. А значит, вопрос о пособиях семьям неимущих солдат должен решаться просто: офицеры представляют начальству рапорт, и дело с концом. Они-то уж непременно войдут в его, Анибала, положение — в свое время он был одним из самых работящих крестьян в Симадасе, а теперь остался один как перст, без сына. Анибал уверял, что существует некий старинный закон, разумеется еще действующий, ибо законы в армии, даже очень старые, сохраняются вечно, пусть к ним и добавляют из года в год новые, современные.
Эти законы продиктованы здравым смыслом и потому никогда не отомрут. По сей день мы пользуемся многими старыми декретами. И непонятно, чему тут удивляться.
В одном из таких декретов (или законов, все едино) должно обязательно упоминаться о денежном вспомоществовании близким военнослужащих, в прежние века португальцы без всякого сомнения издали такой декрет, когда государство нуждалось в многочисленном войске, чтобы открывать новые земли и вести борьбу с маврами.
— Только этим можно объяснить, — заключил Анибал, — пыл и самоотверженность, с которыми сражался тогда народ, а кому это не известно. «Впрочем, хоть и известно, а все равно достойно удивления: стоит только вспомнить, сколько убитых оставалось на поле брани после каждого побоища, — продолжал размышлять Анибал. — Но еще удивительнее то, что я нигде не читал о законе и тем не менее убежден в его существовании. Убежден? Нет, просто мне кажутся вескими основания для подобного закона, а их я вижу в неукротимом пылу сражающихся солдат…»
Двое пожилых людей брели по степи, иногда им вслед неслось уханье совы или стрекот кузнечиков, кишевших в траве. Они шагали и шагали, пока наконец не вышли на шоссе, недалеко от Поселка. Здесь картина неожиданно изменилась. У первого же поворота им повстречался конный патруль, впереди они заметили джип, до отказа набитый жандармами в стальных касках и с пулеметами.
— Ого-го! — Анибал коснулся руки Казимиры.
С этого момента они не обменялись ни единым словом. Едва им чудился вдалеке шум мотора, они вздрагивали, оборачивались назад, но все же продолжали свой путь к Поселку.
Казимира и Анибал даже не переглядывались, они не отрывали глаз от дороги, залитой лунным сиянием. Сопровождаемые звуком собственных шагов, отчетливо раздававшихся в молчании ночи, неподвижной, без малейшего дуновения ветерка, чужие друг другу и тем не менее тесно связанные общей судьбой, они напоминали уныло бредущую по жизни немолодую супружескую чету, которой уже нечего таить друг от друга, но и говорить тоже не о чем.
Внезапно мимо них на страшной скорости пронеслась черная машина. Она исчезла так же неожиданно, как и возникла. Казимира прижала руки к груди:
— Боже милостивый!
Завернув за поворот, они не на шутку испугались. Черный автомобиль стоял всего лишь в сотне метров от них. Непонятно почему, оба старика оторопели. Смутная тревога сжала им сердце, затруднила шаг. Они продолжали идти вперед все более медленно и робко, постепенно все более отчетливо различая то, что происходило у обочины. Там стоял мотоциклист с раскрытым чемоданом, а человек из автомобиля рассматривал его содержимое. У этого не известно откуда взявшегося молодчика в руках был карманный фонарик, и, склонившись над чемоданом, он направлял на него сноп света, перетряхивая то, что показывал владелец. Вероятно, полицейский. Анибал снова замедлил шаги. Или таможенный инспектор?
Кто бы он ни был, субъект с фонарем недолго возился с чемоданом. Черный автомобиль рванулся вперед, и мотоциклист в свою очередь тоже начал яростно нажимать на педали, пытаясь завести мотор.
Подойдя ближе, старики из Симадаса догадались по железному ящику, укрепленному на заднем колесе мотоцикла, что хозяин мотоцикла — часовщик, золотых дел мастер из Поселка, собравшийся в очередную поездку по деревням. Они решили поздороваться с ним и уже направились к нему через дорогу, как вдруг мотоцикл с неистовым грохотом сорвался с места, и часовщик на полном ходу унесся вдаль, прочь от Поселка.
— Ну и дела! — изумилась старая Казимира. — Видали, кум, он даже не признал нас.
Анибал не промолвил в ответ ни слова. Он обернулся назад как зачарованный, провожая взглядом бешено мчащегося часовщика-ювелира. Что же могло находиться в железном ящике, кроме таблиц пробы золота, щипчиков, весов и прочих деликатных приборов золотых дел мастера? Конечно, — ничего больше. Правда, вполне вероятно, что этот уважаемый человек, разъезжая из села в село, сообщал новости, о которых газеты предпочитают умалчивать.
— Превосходно, великолепно, — пробормотал Анибал, словно прощаясь с ювелиром.
Но того уж и след простыл. Он устремился в ночь, будто увлекаемый несметными полчищами дьяволов, и мчался куда-то (куда?), унося с собой свою тайну, верхом на мотоцикле, извергающем огонь и дым.
— Поторапливайтесь, сосед…
Старуха не тратила времени даром. Она брела по направлению к Поселку, и ей то и дело мерещился вой сирены черного автомобиля.
IX
Черный автомобиль с воем промчался по улицам Поселка. Куривший в камере заключенный вскочил с нар и вцепился руками в оконную решетку, но уже ничего не увидел; поднявшийся спозаранку булочник замер на мгновение, вынул руки из квашни, где он замешивал дневную порцию хлеба; жандарм, прилежно занимавшийся в спальне полицейского участка, спрятал в ящик стола тетрадь и чернильницу и подбежал к окну. Он немного приоткрыл ставни, однако узкой щели оказалось достаточно, чтобы Флорипес успела разглядеть из-за его плеча двух мужчин, выходящих из черного фольксвагена — они были прикованы друг к другу наручниками, — и толстяка, сидевшего за рулем.
— Тише ты, — цыкнул на девушку жандарм и отпихнул ее в глубь комнаты. Он помедлил еще несколько мгновений, разглядывая вновь прибывших, потом стремительно повернулся и снова сел за сколоченный из сосновых досок стол, прислушиваясь к тому, что делается вокруг.
В
