Преломление. Обречённые выжить - Сергей Петрович Воробьев
— Ну, насчёт Бога это ты хватанул.
Но Саша продолжал, не обращая внимания на мою реплику:
— Я иногда думаю: что, если по каким-то причинам интернет этот отключится? Что будет тогда?! Это же катастрофа, вселенский коллапс. И тогда этот дерьмовый гаджет превратится в кусок пластмассы с потухшим экраном и у его владельца потеряется смысл существования. И возникнет закономерный вопрос: кто кем владел? Человек гаджетом или гаджет человеком. Ответ, по-моему, очевиден.
— Ты прямо-таки рисуешь картину апокалипсиса: толпы лишённых интернета гаджеистов, как безумные, несутся по земле, сметая на своём пути всё, что было создано цивилизацией.
— Ну, может быть, и не совсем так, но что-то в этом роде, — соглашался Саша.
— Человек, стремясь к совершенству, изобретает нечто новое и более целесообразное, — пытался я внести в разговор свою лепту.
— А где предел этой целесообразности? Не перешагиваем ли мы ту красную черту, за которой стоит сам чёрт. В старых вещах, сделанных руками человека, кроется частица души их мастера. Ведь руки — живой инструмент Создателя. А современные вещи? Это порождение лукавого ума и роботов-автоматов, проникновение цифры в наше сознание. Будь то хотя бы тот же гаджет или автомобиль. Даже современное письмо превратилось в тупое механическое нажимание на клавиши ноутбука. А раньше? Само писание, неважно чего, — это же творческий процесс! Достать гусиное перо, очинить его должным образом, купить за пять гривен чернил, писать, писать и плакать, пока грохочет слякоть, как говорил Пастернак. Не было тупой механики — был уникальный процесс сопряжения мысли, пальцев, самого делания и его результатов. Написанное от руки или на компьютере — это совершенно разные вещи. Уходит рисунок письма, его так называемая печать ума. Это касается и вещей. Не могут быть умные руки при тупой голове. Одно порождает другое. А вещи — дети нашего сознания и нашего делания.
— Наверное, потому ты так и привержен этому миру старых предметов, которыми себя окружил.
— Отчасти да, — соглашался он. — Но заметь, бизнеса здесь никакого нет. Богатым этот товар не нужен. У бедных деньги только на хлеб насущный. А ценителей кот наплакал. Тем более все вещи здесь — практически вторсырьё. Но от него веет каким-то реликтовым теплом. В современных изделиях этого нет. И ещё одна интересная деталь: почти все сделанные в XX веке и ранее вещи поддаются ремонту в случае какой-либо порчи. Чего не скажешь о веке XXI. Всё на выброс. Что-то сломалось — не проблема, пошёл и купил новое. Продлевать срок службы предметов быта стало даже некоторым моветоном — неприлично. Подозреваю, что в современное производство закладывается тот минимальный срок окончательного износа, когда вещь просто требует её заменить. А если у вас появится навязчивое желание что-то отремонтировать, то зачастую ремонт станет себе дороже
— Я понял, твой бизнес нулевой. Дивидендов не приносит. А смысл?
— Практически вся моя выручка уходит на погашение аренды ларька. Иногда остаётся на две пары новых носков. Смысла вроде никакого. Но всё деньгами не измерить. Я здесь через эти вещи соприкасаюсь с прошлым, с воплощённой и застывшей в них историей. Посмотри на эту старую настольную лампу 50-х годов. Почти произведение искусства! Создавал её наверняка художник: массивная круглая подставка из карельского мрамора, классическая колонночка из того же мрамора со скромным металлическим цоколем и уходящей под стеклянный зелёный абажур капителью. Вот я её включаю: чувствуешь, какой мягкий, спокойный свет? Этот свет придаёт уют любому дому, помогает расслабиться. Здесь никакой йоги не надо. Включил — и медитируй на здоровье. Разве современные лампы на такое способны?
— Согласен. Но это мало кто понимает.
Мы нередко, особенно в летние месяцы, ненамеренно встречались на побережье залива. Гулял Саша всегда босиком, с обнажённым торсом. Он напоминал Геракла в миниатюре: хорошо отшлифованные грудные мышцы, накачанный пресс, внушительные бицепсы. Подводил только рост, который вписывался в ленинские параметры. Лысина тоже служила своего рода напоминанием о вожде мирового пролетариата. Но на этом сходство заканчивалось. Несмотря на годы, тело его было сбито, упруго, с хорошим рельефным узором мышц. Чувствовалось, что внедрённый в наш образ жизни 60-х годов культуризм не обошёл его стороной.
— Тело нужно держать в тонусе, — говорил он, — я до сих пор балуюсь гирями, качаю пресс, гуляю по утрам. Бег не признаю, можно сорвать сердце. К бегу нужно относиться осторожно. Так же, как и к солнечным ваннам. Наш народ ленив, если не на работу, встают поздно, выползают на пляж, да ещё с детьми, к полудню. В полдень солнце самое вредное, обгореть можно за 15 минут. А ранним утром это исключено: лучи косые с благодатным ультрафиолетом. В 10 часов нужно с пляжа уходить, а не приходить на него. Я к концу июня тёмный, как негр, и ни одного ожога на коже.
Хочу вот до ста лет дожить в здравии и силе. Все шансы на это есть. Мы с моим дядькой соревнуемся — кто дольше проживёт. Он одного со мной года. Тоже ведёт зверски здоровый образ жизни. Моржуется до поздней осени, гантели, питание по аюрведе. Иногда в ранние часы по пляжам Юрмалы делаем совместные заходы километров по десять-пятнадцать. Беседуем, в основном о том, как сохранить здоровье на долгие годы. Главное — укрепить сосуды и сердце. Каждую осень делаем себе такую смесь: выжимаем десять лимонов, туда же выдавливаем пять головок чеснока и перемешиваем всё это с мёдом. Мёда нужно литр-полтора. Смесь настаивается две недели в тёплом месте, потом процеживается и принимается утром по столовой ложке. Это и есть лучшая профилактика для сосудов. А ещё собираемся с дядькой подсесть на янтарную кислоту. Говорят, эликсир бессмертия.
— Знал одного армянина, — решил я привести пример из жизни, — утром зарядка, диета по Дюкану, во рту всё время инжир, не пил, не курил, прогуливался всегда подальше от загазованных центральных улиц. Короче, тоже делал всё, чтобы прожить длинную и счастливую жизнь. До тридцати не дожил. Сердце. А его однокашникам уже за пятьдесят перевалило — и курят, и пьют, и зарядку не делают, и смогом дышат. И хоть бы что.
— Армянин? — переспросил Саша. — Значит, не в своей среде жил. Здесь климат не для южного человека, плюс неэндемичные продукты, плюс чуждая среда обитания, плюс ещё что-нибудь. Вот в итоге и выходят одни минусы.
— И ещё он не принимал янтарную кислоту, — заключил я с иронией.
— Да, янтарная кислота… Это большой вопрос. На могильной плите твоего знакомого можно было бы с полным основанием высечь
