Теория бесконечных обезьян - Екатерина Звонцова
– Дим, я в соседний, кофе бы поставить. Ну, чайник.
– Давай. – Пора бы наконец и в свое логово купить новый, взамен безвременно почившего, но на поиск чайника времени пока меньше, чем на сон. Так что спасают девочки, только добрые овэдэшные девочки-дознаватели, гроза мошенников, хулиганов и воров, с которыми вот уже год приходится делить здание. – Только не зависай, знаю я тебя. И не обжирай их опять.
– Я им сам зефир вчера купил, грушевый. И чокопаек две коробки. Захочу – и обожру!
Лешка выбегает, уязвленно тряхнув короткими, по-бараньи буйными кудрями. Неудивительно, что его в последние дни многое напрягает. Может, признаться? Может, станет попроще? Оно ведь, говорили в годы учебы, у каждого бывает – то самое дело. Которое больное, которое личное, которое вгрызлось в холку ли, в сердце – куда дотянулись зубы. Иногда оно и толкает в органы, иногда, наоборот, вышибает из них, а иногда вот так обрушивается – камнем по голове на взлете. Шухарин ведь Жеглов, говоря по-советски; Шерлок, говоря по-западному; «с заделом на Москву», говоря по-главковски. А тут – Ванилла, Варвара, Варя и проебанные нормы по всем фронтам. Ступор. Ад. И никому он это дело не отдаст, и не сольет, и ничего, нет. Лешка же, по злому и дикому стечению обстоятельств эту инициацию прошедший куда раньше, свое личное вытянул. Не проиграл… хотя все к этому вело, толкало, швыряло. Нет, лучше не вспоминать.
И вообще о Лешке думать, тем более с Лешкой шутить куда сложнее, чем кажется.
Взгляд – на соседний, заваленный стол. Что совой об пень, что пнем по сове… ну и плевать. Когда Лешка только появился, ему здорово влетало за бедлам, за бумажно-картонные горы, за цветное разнокружье на всех углах, за нечесаные кудри Иванушки-дурачка. Не любил Дмитрий хаос, на собственном столе порядок был всегда, такой бы в голове. У Лешки нашлось полно и других недостатков: шумный, болтливый, читает мусор, да еще романтически бредит, что пришел делать великие дела, а не чистить Авгиевы конюшни. В конечном счете все недостатки оказались терпимыми и частично исправимыми, а главное Лешка каким-то образом сохранил веру, что разгребать дерьмо и есть великое дело. Если не он, то кто? Наша служба и опасна, и ненормированна, и нелюбима прессой, и плохо оплачивается. Кого нельзя купить, того убьют или выдавят; кто не смог помочь, тот мудак без «но»; кто не бьет в камере, тот все равно бьет, ведь все верят в вероломно съеденную бабушку и никто – в вовремя пришедшего охотника. Но Лешкин лихой настрой хоть немного, да заражал. Еще недавно. А сейчас?
Дальше взгляд спотыкается о распечатку, где черные волосы и темные запавшие глаза. Девица из подъезда – непримечательная, разве что какая-то истерзанная, будто мучительно страдала в долгом плену. Глядит хмуро, исподлобья. Что там про нее говорила консьержка еще? Высокая. Тощая. Дорого одета. Неопасная вроде, поэтому бабка и пустила, решила, мало ли к кому могла прийти вот такая «подружка». Старая дура…
Кстати, о «страдала». Мысль. Пригодятся данные о том, не сбегал ли кто-нибудь буйный из здешних психбольниц. Люди сходят с ума из-за знаменитостей, в том числе из-за писателей. Такое бывает. Даже у Кинга история была, вроде «Мизери», там писателя не то похитила фанатка, не то еще какая-то дрянь произошла, связанная со сталкерством. Ванилла, Варвара, Варя стоила того, чтобы сходить из-за нее с ума. Доказано. И сталкеры у нее были… как минимум один. Вот этот, в черном зеркале погасшего телефона.
Он закуривает, упирая локти в стол, мрачно глядя в исцарапанную поверхность, где, кроме листа с фотороботом, – ничего. Телефон пиликает, выстреливает уведомлением; черное зеркало оживает. Странно. Оповещения стоят только на инстаграм и только на нее. Спам? Но слишком привычно – разблокировать экран, открыть приложение.
Вверху ленты – черно-белый снимок, незнакомая блондинка на фоне открытого окна. У блондинки красные губы, а взметнувшиеся от сквозняка занавески – старушечьи, да и вообще окно, кажется, то самое. Опечатанная квартира убитой Перовой. Ваниллы. Вари. Приписка к фотографии: «Призраки не поют, mon cher».
Да. Выложено с ее страницы. Но когда дрогнувшие пальцы открывают профиль, последнее фото – по-прежнему воробьи-троглодиты. И когда, дрогнув еще раз, пальцы возвращают на экран ленту обновлений – тоже. Птицы. И какая-то чертова контекстная реклама средств самообороны. Никакой блондинки. Никакой…
– Дим!
Падения телефона не слышно за бодрым грохотом: Лешка, приземлившись задницей прямо на край стола, ставит рядом с локтем увесистую термокружку черного кофе. Позаботиться решил, мать его, а теперь вот шарахнулся от бешеного взгляда, чуть не свалился на пол.
– Ты чего?! Напугал, что ли? Я ж сказ…ал?
В кофе – собственное искаженное, нечеткое отражение. Лицо кажется очень белым, глаза – провалами. Призрак… «Призраки не поют». К чему это?
– Дим?..
– Надо проверить квартиру. – Голос как чужой.
– В плане? Какую?
– Перовой.
Ваниллы. Варвары. Вари, которую кто-то…
– Мы там только недавно были! И эксперты даже уже были дважды!
Он поднимает телефон, разблокирует, листает ленту инстаграма еще раз. Никаких фотографий. А что, если вообще показалось, если…
– Так. Отдай. Обожжешься еще…
В левой-то руке все еще сигарета, хотя затянуться он успел раза два. Не погасла, медленно тлеет, сыплется на чистый стол дорожка пепла, похожая на длинную нервную запятую. Лешка отбирает сигарету, критически оглядывает, тут же затягивается сам. Экономия, у них так часто: один на двоих пакетик с чаем, одна на двоих пачка, вообще все пополам. В этом своя доля рациональности: полкапли никотина, например, убивает только половину лошади, вторая может еще поработать. Зажигалка тоже одна, никак не сдохнет, будто бесконечная. С рыжей чертовкой, кокетливо обнажившей левую ножку и правую грудь, – ясно, кто выбирал.
– Да что случилось? – Лешка выпускает ноздрями сердитую
