Волчок - Михаил Ефимович Нисенбаум
Сейчас в Вяхирях обитали их дети, внуки, правнуки, а чаще – новые хозяева, которым наследники продали дачу, навсегда уезжая из России или просто нуждаясь в деньгах. Часть потомков унаследовала ремесло именитых дедов, причем непременно в таком виде, какой дедам, взгляни они на творения внуков, был бы непонятен, а то и ненавистен. Например, внучка мраморных Сталиных создавала остроумные конструкции из смятых алюминиевых банок или подвижные композиции из палочек, ниток и пластыря. Кто-то оформлял детские книги, кто-то торговал недвижимостью, кто-то удачно выходил замуж.
Среди них встречались люди талантливые, обаятельные, даже легкие. Внучке скульптора-сталиниста в голову бы не пришло хвастаться дедовыми истуканами, равно как и стесняться их. Внук прославленного маршала, участвовавшего в венгерских событиях, не считал это ни пятном на своей репутации, ни орденской ленточкой по наследству. Все они жили собственной жизнью по своим правилам и обыкновениям. При этом, не испытывая ни гордости, ни стыда по поводу своих дедов, они неосознанно причисляли себя к избранным и вели себя как избранные. Иными словами, от отцов и дедов они соглашались принять положение, никак не связывая себя ни с историей, ни с ценой этого положения.
Вероятно, все новые вяхиревцы чувствовали это противоречие и бессознательно старались справиться с ним – кто экстравагантностью, кто капризным поведением, кто высокомерием. Только самые талантливые из них становились, наоборот, чрезвычайно просты, сердечны до святости. Но таких на Празднике птиц не оказалось.
Наверное, именно поэтому и случилось, что на Празднике нашлась только одна птица – Лебедь Варвара. Что касается алконоста Ольги, то, увидев гостей, всецело позабывших о своих птичьих ролях, она тоже отряхнула с себя театральные чары и делала вид, что просто нарядилась для летней вечеринки в саду.
9Гостей собралось не менее сорока душ. В глубине сада там и здесь зажглись китайские фонарики, из открытых окон Дома курились звуки легкого джаза, а на столах поблескивали хрусталь и серебро. Множество лиц, в том числе незнакомых, приводило Варвару Ярутич в приподнято-поэтическое настроение. Хотя, конечно, жаль, что сова Лиза Папаникос с мужем-сычом Владиком не позаботились о малейшем совообразии, а Кристина Фогге пальцем не двинула, чтобы стать похожей на сойку, роль которой так выпрашивала неделю назад. Белая Лебедь сновала между гостями, светски, но немного нервно смеялась. Она была самой светлой птицей в темнеющем саду, и отсветы китайских фонарей бросались к ней на плечи, грудь, спину.
– Прохор, я запамятовала что-то: вы сокол? Ах вот как, стриж. Очаровательно. Стриж, подлейте-ка лебедю шампуня.
Недостриж Прохор хмыкал и подливал Варваре шампанского. А вот Лиля Дульская оказалась не дрофой, а зрелой гадюкой, ибо ухитрилась всех оповестить, что лебедь есть символ порочности, на что и без того издерганная Варвара никак не рассчитывала. Она метнулась было к избушке, мечтая взрыднуть в уединении и переодеться, но передумала. Пожаловалась Герберту:
– Видишь, Герб, какая нынче птица пошла? Лилька – курица. Какая к черту порочность? Белый цвет, жемчуг, луна. Нет, Герберт! Я сказала «нет»! Не смей, у тебя руки грязные. Буду как марка гашеная. Ладно, маленький, не скучай.
Поправив макияж перед полуслепым зеркалом, Варвара-лебедь выплыла в посвежевший вечерний сад. Стая гостей распалась на крошечные компании. Дрозд с синицами пил бурбон, Сергей Ярутич, для которого птицу даже не выбирали, курил с дятлом кубинскую сигару, разделенную на небольшие толстенькие отрезки. Головы курильщиков покоились в голубом гнезде плотного дыма. Пора было возвращаться к сценарию. Каждый из приглашенных обещал выступить – кто с декламацией, кто с танцем, кто с пением. Прыснув лекарство из баллончика, лебедь вздохнул и направился к гостям.
– Пернатые! Просим всех пройти на берег бассейна. Летите в дом! Утка! Василий!
Запертые в псарне, глухо залаяли собаки. Вот-вот должно начаться космогоническое действо, круг птиц с минуты на минуту воссоединится. В сгустившихся сумерках китайские фонари казались планетами, плывущими среди листьев.
Однако журавль Дмитрий, в обычные дни работающий телепродюсером, слишком часто окунал клюв в бурбон и сейчас спал на скамье, сложив незримые крылья. Дрофа Лилька целовалась с соловьем Анатолием, хозяином фирмы, торгующей электронными системами безопасности. Щегол, овсянка и канюк ушли гулять на реку.
Космогоническое действо бездействовало. На берегах бассейна курили неведомые бескрылые существа, беседующие о рытье колодцев и об охоте в Заполярье. Даже алконост Оля, которую Варвара попросила спеть, сделала вид, что не расслышала и что она не алконост. В таинственно белеющем платье, расшитом жемчугами, лебедь Варвара зачем-то вскарабкалась на дуб, качалась на ветке, но не удержалась и полетела наземь, шурша тканью и листвой, рыдала у Свиного пруда, бродила одна-одинешенька в глубине сада, навещала Герберта и собак.
Вечеринка удалась, все были довольны, благодарили хозяев. Искали, кричали Варю, но та исчезла. Пока гости обнимались, приглашали к себе, рассаживались по машинам, белая лебедь у поленницы пыталась сломать древко с изображением дрофы, расправившей крылья. Тотем напоминал римский штандарт. Деревянная дрофа дергалась в темноте, как подстреленная, и шумно клевала листья сирени. Еловое древко оказалось крепче Варвариного колена, и после минутной борьбы непобежденная дрофа приземлилась в траву.
10В доме пахло погасшим праздником и кошками. Лебедь зажгла высокую свечу, вышла на борт бассейна и звонко, почти не заикаясь, прочла:
Эта мука – проходить трясинойНеизведанного в путах дней –Поступи подобна лебединой.Смерть – конечное непостиженьеОснованья нашей жизни всей –Робкому его же приводненью.Подхватив его, речное лоноПостепенно, нежно и влюбленно,Все теченье снизу уберет,Лебедь же теперь, воссев на ложе,С каждым мигом царственней, и строже,И небрежней тянется вперед[1].– Малыши! Домой! – пропел в глубине сада призрачный крик.
Через минуту раздался щелчок, дверь отворилась, и на бассейную террасу, рыча и сталкиваясь в дверях, ворвалась стая черно-рыжих псов: Федон, Хват, Рохля, Шум, Алмаз, Кручу, Полчаса, Кармен, Дикий, Цахал, Вальс, Бова, Чушь, Маска и Вихор. Глядя в их веселые невинные морды, Варя подумала, что это самая космогоническая часть провалившегося действа – великого вяхиревского Праздника птиц.
11– Пусть тебе приснится целая роща борщевиков, причем у каждого в венчике будут десятки крошечных лампочек разного цвета. А еще там будут лопухи, где прожилки будут разделять неровные травяные стекла, как в витраже.
– А у тебя пусть вырастут огромные усы, они не будут помещаться даже на лице, а потянутся в разные стороны, так что в них будут летать разные птицы, бабочки… Птицы будут охотиться за бабочками, запутываться, потом распутываться. Целая жизнь!
– Прекрасно.
– (жалобно и возмущенно) Я же стараюсь!
Мимикрия пятая. Лишний день рождения
1Герберт сидел на подоконнике – самом светлом месте в избе-мастерской. Из банки, в которой лежали цельные рябые скорлупы от перепелиных яиц,
