История села Мотовилово. Тетрадь 8 (1926 г.) - Иван Васильевич Шмелев
Почуяв тепло, воробьи целыми стайками буйно перелетая с дерева на дерево гонялись друг за дружкой, по-весеннему чирикая, споря неистово, бранились между собою. За три дня, под исход масленицы, от конских копыт и полозьев повозок, от катания, дорога на улице оказалась вся в выбоинах. Размягчённый солнечными лучами снег, конскими ногами превратился в сплошное месиво. На дороге появились глубокие выбоины, в которых появилась талая вода, достигающая лошадиных колен, а саням по нащёпы. Катаясь по растюлюпанной дороге, от лошадиных ног во все стороны разлетались водяные и снежные брызги. Сидящие в санях, или в санках девки, опасливо загораживались от брызг, пронзительно визжали. Дорога на улицах от разрыхленного снега, от выбоин и от воды, стала почти непроездной. «Февраль воду подпустил!», – говаривали старики, «Весной быть дружной тали!», – вторили им старухи. Под исход масленицы, лошадей на катании совсем измучили, их не переставали гонять по праздничным улицам села. Пот с лошадиных спин совсем не сходил. У иной загнанной лошади меж ног белело клубится взбитая мыльная пена. От чрезмерной натуги она дрожит всем телом, натруженные ноги пружинисто дрожат. От изморной езды она даже отказывается от предложенного ей овса.
В этот день с утра, Минька Савельев на Сером катал своих невест, потом откатал своих товарищей Ванька, за ним катала своих подруг Манька, а под вечер Санька откатав артель слободских девок, в которой, видимо, он присмотрел одну девку Катьку себе в невесты. Потом стал разъезжать на Сером вдвоем, со своим товарищем, Ванькой Лабиным.
Внезапные редкие удары набатного колокола на колокольне, отрезвляюще урезонили яростный пыл гулящей толпы. Задорные громкие песни призатихли, шум в селе стал утихать. У каждого на душе унылое настроение, в голове мысль – веселье закончено, завтра чистый понедельник, а там великий пост – время для говения и покаяния в грехах. А народ Мотовилова религиозный, люди набожные, так, что традиции, обычаи, обряды и поверья склонны исправлять со всей прилежностью и благоговением.
С восточной стороны на село надвигался вечер, солнышко заходило за отдельные сараи и овины. На соседской, соломенной крыше двора остался позабытый одинокий солнечный луч. Налетевший ветерок ворохнул солому и луч погас.
В доме Савельевых, сдержанно звучит песня и сдержанный, как и полагается в прощальный вечер, девичий смех – это Минька привёл в дом для угощения трех девок-подруг – своих невест: Маньку, Алёнку, Маньку, одна из которых, весной должна стать его женой.
Слухи о войне. Пост. Осип за хлебом в город
Не дают русскому народу пожить спокойно. Без тревог не прошло и четырех годов с тех пор, как закончилась гражданская война, а уж снова люди стали поговаривать о войне, якобы на сей раз готовящейся на нас Англией. Хотя и небольшой части мотовиловцев приходится читать газеты и узнавать из них новости государственного значения, но тем не менее, до рядового жителя села доходят слухи из Москвы, что некий английский премьер-министр Чемберлен, готовится с войной на Россию.
Пришла как-то к Савельевым Анна Крестьянинова за ситом и оповестив шабров о некоторых сельских новостях, слышанных от Анны Гуляевой, она как-бы между прочим, объявила и о слухах о войне.
Жеманно прищуриваясь, она изрекла свои суждения об этом:
– К весне-то, как бы война не собралась.
– А с кем воевать-то в случае, придётся нам? – без особенной тревоги спросил ее Василий Ефимович.
– Наш Олешка, где-то понаслышался, английский царь Чемберлен какой-то, со своими танками на нас больно зубы грызет, – почерпнув новости из рассказа своего сына Алешки, как из достоверного источника, ответила Анна.
– А войны-то все-же не будет! – сунулся в разговор старших авторитетно заявил Санька.
– А ты почём знаешь? – спросила Анна.
Санька, не долго думая, извлек из подстолья газету «Молодая рать», (которую он с журналом «Лапоть» выписал из Москвы), и всем показал рисунок на первой странице газеты:
– Вот поглядите, нарисованы весы. На одной чашке весов Чемберленов танк, с надписью «Война», а на другую чашку наш красноармеец жмет прикладом винтовки с надписью «Мир», и видите, что «Мир» «Войну» перетянул, – так наглядно и убедительно разъяснил Санька.
– Дэт бы не плохо, с явным успокоением проговорила Анна, а все равно бают, в городе хлеб вздорожал, значит, что-то народ-то тревожит, – сообщила еще об одной новости Анна.
Слушок о войне и о том, что в Арзамасе на базаре хлеб заметно подорожал, дошёл и до ушей Осипа Батманова. Он, посоветовавшись со своей Стефанидой, решил попросить у Савельева лошади, чтобы съездить в город на базар и подкупить для своей семьи хлеба. Поехать он решил в пятницу, на второй неделе поста. Накануне под вечер, Осип пришёл к Савельеву и объявил свою просьбу.
– Василий Ефимыч, одолжи мне на завтра лошадь. Я в город за хлебом решил съездить.
– А что это тебе так приспичило в такую-то непогодь ехать-то? Она вон какая метет, свету вольного не видать! Чай будет время-то! – пытаясь отговорить Осипа, не ехать в пургу, которая заметно забушевала под этот вечер.
– Она может к утру-то перестанет. Я сюда пошёл, наш петух распелся, значит к перемене, пурга за ночь-то затихнет, – не отступая от своего намерения, высказался Осип.
– А ты знаешь, что по лесным-то дорогам лихие люди шалят! Ты не боишься? Обидеть могут, – бросив последний козырь, стараясь остановить Осипа, предупредительно проговорил Василий.
– Что будет! Мне ни чать, ни кончать, не глядя ни на что, ехать надо! Завтра пятница, базар. Откладывать – как бы хлеб-то еще больше не вздорожал! – убедительно высказывал свои доводы Осип.
Савельев, из-за сродства, и не забывая о коже, Осипом отданной ему задарма, иногда давал Осипу безвозмездно свою лошадь для разных поездок по хозяйственным нуждам. Так и на этот раз он не отказал Осипу, благо Серый, за десять дней после гонок на масленице, отдохнул и заметно поправился боками.
– А там, в городе-то, в случае, ты сумеешь сам-то запрячь лошадь-то? – для достоверности спросил Василий Осипа, запрягая Серого ранним утром следующего дня.
– Ну, вот еще спрашиваешь, словно я не в селе вырос! Чай ты знаешь, у меня и своя лошадь была! – обидчиво заметил Осип, бочком намекая о лошадиной коже, которую подарствовал Василию, после гибели своей лошади на мосту.
Часа в четыре утра, Осип выехал из села, а в семь уже прогуливался по Арзамасскому базару, присматриваясь и приценяясь к хлебу, которого было на базаре много. Осип обошёл весь хлебный базар. Он неторопливо ходил от воза к возу, заскорузлыми пальцами щупал сквозь мешков тучное ржаное зерно, спрашивал «почём стоит», и отходил к следующему
