Чарующая магия ненависти - Вера Позднякова
Парни сидели за столом и опрокидывали стопки наравне с приемным дедом и бабушкой. Слава не мог угнаться ни за старшим, ни за младшим поколением. Он так и не приучился много пить.
На замечания Славы своим, хоть и взрослым, но мальчишкам, по поводу количества стопок, Антонина Григорьевна язвила. Какой ты, Славка мужик. И расхваливала успехи внуков на этом поприще. Осекать мать Слава не хотел, щадя её самолюбие, считая, что парни всё правильно поймут сами.
Бывшая Тонька, а теперь Антонина Григорьевна, обрела себя в новом качестве повелительницы – матери и – бабушки.
В эти минуты она чувствовала себя прежней королевой бала. Ощущения былого величия вновь возвращались к ней.
Валерий Александрович осаживал её, но она входила в раж и не реагировала на него.
Антонине Григорьевне нравилось привечать рюмашкой и Славкиного друга. Тот любил прихвастнуть своими успехами у женщин, которых он называл «бабцами». В последние годы Тесков перебрался из своего знаменитого подвала, где жена стала его доставать, на дачу. Здесь он был вновь свободен от назойливой опёки любящей женушки, не дающей ему спокойно пропустить с друзьями по рюмашке. Он дневал и ночевал на даче, успевая окучивать помидоры и картошку у себя и у всех дачных вдовушек. А после неизменной проставки «окучивал» и всех хозяек вдовьих «фазенд», которые были согласны на его ласки.
Пьяное хвастовство Терскова о своих успехах у дачных владелиц коробило Славку. Он не мог понять, как в Терскове с годами стали уживаться любящий и любимый муж, семьянин, прекрасный отец и одновременно любитель сомнительных в своей чистоте дачно-пьяных похождений.
Антонина Григорьевна, наоборот, готова была с удовольствием слушать его часами, подливая ему для большей развязки языка, смакуя подробности.
Видя, как Славка плохо живет со своей невесткой, она подталкивала его откликнуться на призыв Терскова, насчёт «бабцов на стороне».
Валерий Александрович покрякивал от Володкиных россказней, Подмигивал Славе, мол, слово – серебро, а молчание – золото.
Так вокруг Антонины Григорьевны вновь, как и в молодости сложился «клуб по её интересам», только вместо вина, она давно пила самогонку своего изготовления, чем очень гордилась. Она вновь была в курсе всего и вся и умело вела свою дипломатию.
Слава, всё чаще, встречаемый женой пустыми кастрюлями и её задом, всё чаще шёл к матери, к её «ласковым» беседам и пирожкам, к разговорам, прибегающего на огонёк друга. Однажды тот проболтался, что есть у него зазнобы и получше и повыше рангом, чем дачные «бабцы». Недавно они неплохо провели время у одной такой ухажёрки- морячки вместе со Славкой, а бабам своим сказали, что на рыбалке. Славка там здорово вытанцовывал и приглянулся кое-кому.
Антонина Григорьевна искренне порадовалась, что тютя тютей, но что-то в нём проснулось- таки и от неё.
Ну, слава богу, а то я уж думала, что ты, Славка, так и будешь всю жизнь за юбку своей торбы держаться.
Славкина же «торба» совсем не нуждалась в его супружеских ласках.
Тонька меньшая, как окрестила её Антонина Григорьевна, не любила ходить к свекрови. Мать и Тонька невзлюбили друг друга с первой встречи, когда Антонина Григорьевна, не изменяя себе, вслух, при всех, спросила:
– Где ж это ты, Славка, такую корову выискал?
Они встречались лишь на званых днях рождения, почти не разговаривая друг с другом.
Антонина Григорьевна совершенно этим не огорчалась. В свои, почти семьдесят лет, она не ощущала своего возраста и по- прежнему любила царствовать в компаниях, не отказывая, как всегда, себе в удовольствии выпить и тонко пройтись по любой своей «сопернице», записывая в таковые всех особей женского пола, начиная с сорока.
Невестка раздражала Антонину Григорьевну своей неприбранной головой, нездоровой полнотой и беспробудной «простотой». Естественно, она никогда не отказывала себе в удовольствии сделать ей замечание по любому поводу.
Изъяны на своей голове и в фигуре, появившиеся с возрастом, она не замечала. Стопки самогонки шли ей явно на пользу, она не выглядела, как многие её ровесницы, похожей на сморщенное яблоко, а походила на поспевшую, гладко надутую, пыхтящую квашню. Но своим внутренним зрением она видела себя по-прежнему молодой, цветущей женщиной и была готова вершить, как и прежде, чужие судьбы. С той лишь разницей, что раньше это были её поклонники. Сейчас, за неимением оных, она «красовалась» перед соседками. Антонина Григорьевна была довольна, вовремя она подключилась к воспитанию своих внуков. Посылки в их характере ложились бальзамом ей на сердце.
Тонька меньшая и сама не догадывалась о своей помощи свекрови в деле развала своей семьи.
Она была проста в своём естестве, не думая о последствиях своих высказываний и методов воспитания. Ей просто не хватало денег, ей просто привычно, изначально надоел её дундук, на которого она просто всегда привыкла покрикивать … и опираться. И ехать на нём. Он давно стал её опорой, основанием её бытия. А кто же замечает или любит фундамент дома, если он крепко стоит на этом фундаменте.
Удовольствие она давно получала от непревзойдённых красавчиков из сериалов и от болтовни с товарками по работе, где уже давно и неоднократно все их «разы» были обсуждены и осмеяны. Изначальное отсутствие чувств к супругу сделало с годами секс и самого супруга столь мало привлекательными, что Тонька давно потеряла всю систему семейных координат. Она даже в мыслях не держала, что её «никчёмный» мужик может кому – то понадобиться. Она смеялась громче всех, рассказывая на работе, что Славкин аппарат совсем высох, желая этим обелить себя и полное отсутствие в себе сексуальных влечений.
Вот так, чем больше Славкин «аппарат» сох для Тоньки, тем больше он здоровел и крепчал для отдельных жён долгоплавающих Володькиных друзей и просто знакомых морячек.
Слава шёл к этому без энтузиазма, излишней болтовни и тщеславия. Но здоровый организм переборет любой онанизм, любил шутковать Терсков.
Слава, чаще всего, ограничивался флиртом и изредка уступал своей физиологии, в основном, когда обьект был, по выражению его друга и сотоварища во всех тяжких, группы экстра.
Антонина Григорьевна подначивала, подталкивала и поощряла сына и … внуков в их изысканиях на любовных нивах.
Нравы за это время разительно изменились, младший давно уже, не стесняясь, вел счёт своим постельным победам, высмеивая с бабушкиной подачи отца за то, что тот со страху женился. Ну, вылитый я в молодости, радовалась его достижениям Антонина Григорьевна. Старший, видать впитавший с генами отца его опыт, наоборот, боялся общаться с девушками наедине, как чёрт ладана. Иногда он провожал с праздничной гулянки какую-нибудь шуструю девицу, напросившуюся на это, и страдал,
