Пять снов Марчелло - Светлана Каныгина
Действительно ли птицы хотели есть, или воровство являлось для них развлечением Марчелло не знал, однако сам был очень голоден, поэтому ясно видел намеченные ими цели и в глубине души сопереживал им. Может он тоже стал бы виться над пляжем и кричать. Может он тоже стал бы красть, если бы был чайкой. Попугай думал так, глядя на прутья клетки и сквозь них на море и людей, и представлял каким бы он всё это видел с высоты парящих в небе былых птиц.
А в это время у края тени жёлтого зонта стояла чайка. Раздумывая над тем, как подобраться к корзине, из которой заманчиво выглядывал румяный хлебный бок, она вертела головой и косилась на какаду. Тот, в свою очередь, был занят мыслями и не видел её. Птица наступила на тень, сделала ещё несколько робких шагов и остановилась у клетки, специально не глядя на попугая- будто не заметила его. Теперь уже Марчелло косился на чайку. Он не шевелился и просто смотрел на неё, а она смотрела на хлеб и тоже не двигалась. Спустя минуту такого бездействия, чайка поняла, что опасности от какаду можно не ждать, бросила в его сторону уверенный взгляд и подошла к корзине. Под льняным в серо-белую клетку полотенцем лежали хлеб, миска с сыром и помидорами, жаренные початки кукурузы, завернутые в бумагу, и стеклянная баночка с маслом. Не разбирая, а может быть, поддавшись манящему сливочному аромату, чайка вытащила из корзины бумажный свёрток и бросила его на коврик. Раскрывшись, бумага обнажила жирные в подпалинах кукурузные початки, и птица, наступив на один из них, принялась с жадностью выщипывать клювом зёрна. В тоже мгновенье с зычным присвистом и мокрыми брызгами в неё полетела россыпь ракушек, и голос Луки гневно прокричал:
– Прочь отсюда! Пошла! Пошла!
Чайка заметалась из стороны в сторону в лабиринте шезлонгов и зонтов. Отовсюду подгоняемая визжанием и руганью, птица хлопала крыльями и подпрыгивала на бегу. Она не видела возможности взлететь и поэтому носилась словно безумная, нагоняя страх на людей и на саму себя. Кукуруза всё это время была у неё в клюве, отчего беготня выглядела невозможно смешно, и отдыхающие гоняли оголтелую птицу по пляжу уже лишь ради того, чтобы развлечься. Впрочем, долго веселиться им не пришлось: чайка вскоре выбежала к воде и взмыла в воздух.
Когда она улетела, смех на пляже не сразу смолк. Некоторое время люди ещё потешались над незадачливой воровкой, но затем вернулись к отдыху, хотя сумки с едой стали держать ближе и следили за ними внимательнее. Конечно, позже, к полудню, от их бдительности не осталось и следа. Чайки, с присущим им нахальством вновь продолжили свои воровские вылазки, но это были классические, ничем непримечательные сюжеты птичьих краж, и ни одна из них не смогла вызвать у отдыхающих особых эмоций.
Наступил полдень. Лука и Кьяра достали из корзины собранные в дорогу продукты и принялись обедать, нежась в тени зонта и поглядывая в морскую даль. Попугай занялся тем же. Ему перепал кусочек сыра и кукурузный початок. В первую минуту, жадно набросившись на еду, он пожирал её с голодной страстью, но потом заметил, как размеренно и с удовольствием едят Кьяра и Лука, и остановился.
Марчелло посмотрел на кукурузу и вспомнил о чайке. Улетая, она так и не выпустила из клюва свою добычу и, должно быть, уже съела её. А если нет, то она наверняка спрятала кукурузу где-то там, высоко, в каменных нишах скал, чтобы полакомиться ею позже, к обеду. И, возможно, сейчас белая птица, как и Марчелло смотрит на лежащий перед ней ароматный початок, так же сильно желая съесть его масляные жёлтые зёрна, как этого желает попугай. Никто за ней не гонится и всем этим людям не достать её наверху. Значит, если чайка ест, то она делает это не спеша, наслаждаясь каждым оттенком кукурузного вкуса.
Подумав об этом, попугай аккуратно отщипнул от початка несколько зёрен. Не торопясь, как бы растягивая этот момент, он размял их клювом и, прощупав языком рыхлую мякоть, проглотил. Вкус кукурузы медленно потёк по его горлу. Он был незнаком Марчелло. Да, какаду уже пробовал его минуту назад, но, попробовав, не испытал. То было обычное поедание и не больше. А теперь он вкушал осознанно, с чувством, понимая через это простое действие, как сильно отличается то, что пропущено через разумение мельком, от того, что постигнуто им неторопливо. Попугай опять подумал о чайке. Ему было приятно представлять её в сытости, смакующую кукурузную мякоть уже без всякого страха и спешки, и ещё к тому было приятно верить, что это происходило единовременно с его собственным блаженством.
Зной нарастал, а желающие искупаться в море всё прибывали. Их не пугал ни горячий песок, ни кусающееся солнце, ни близкое соседство с другими людьми, порой такое тесное, что их тела на ковриках оказывались буквально бок о бок. Пляж уже был полон и всё равно принимал новых отдыхающих, находя в себе место для всех, кто этого желал.
Лука и Кьяра снова купались в море.
Трапеза какаду тогда была уже окончена. Разморенный полнотой желудка и жарой он дремал, слушая говорливый фон пляжа будто музыку. Его веки были сомкнуты, однако не полностью, и это было сделано им совершенно намеренно. Пляжной суеты оказалось слишком много, чтобы попугай мог наблюдать её так долго. И всё же совсем её не видеть представлялось ему неправильным. Поэтому он закрыл глаза, оставив тонкую щель между веками, в которую картина окружающего мира не вмещалась, но была видна достаточно, чтобы знать, что она есть и при этом не раздражаться на её пересыщенную персонажами заполненость.
В таком состоянии Марчелло провёл не меньше часа и мог пробыть в дрёме ещё немало времени, если бы в его покой неожиданно не ворвался протяжный гудок, звучащий трубно с посвистом. Напуганный им какаду встрепенулся. В растерянности он не сразу посмотрел на море, а первым делом огляделся по сторонам, однако быстро заметил, как люди вокруг заинтересованно уставились вдаль, и тогда заметил недалеко в море парусник- богатую белоснежную яхту.
Корабли и лодки, которые Марчелло видел, когда ехал в автомобиле Луки, держались от берега далеко, а эта подошла к нему
